что хозяин покинул свои сокровища совсем недавно.
Буря стихла так же неожиданно, как и собралась, я отправил Прохора рассчитаться за верблюдов, отыскать поклажу и купить какой-нибудь снеди, сам же остался ждать учёного француза. Чувствуя себя слоном в посудной лавке я жадно набрасывался на манускрипты, лежавшие тут повсюду. Я сознавал, что не располагаю избытком времени и могу уже более никогда не оказаться в сём хранилище древних шедевров.
– Эй, кто-нибудь! На помощь! – раздался неожиданный призыв, начавшись с галльского ругательства и продолжившись арабским восклицанием.
Признаюсь, замешкавшись в чтении какой-то рукописи, я всё же оторвался и в несколько скачков взлетел по ступеням, на ходу взводя курки пистолетов, заряженность которых с некоторых пор в путешествиях почитал необходимым и поверял дважды в день. Во дворе некий наряженный местным жителем франк оборонялся одновременно от трёх нападавших.
Он действовал весьма умело своим толстокорым саквояжем, и я невольно залюбовался его лёгкими манёврами, когда он с проворством пантеры проскользнул промежду двух врагов, и теперь пятился, но не от трусости, а лишь имея целью подхватить для обороны массивную трость, из недр которой вдруг выхватил короткий трёхгранный клинок.
Без сомнения почти вдвое старше меня, он двигался так изящно, как только умеют лишь некоторые представители здешних рас. Пока лицо его, окаймлённое тонкими бакенбардами и аккуратной бородкой, холодно обращалось на одного из противников, зрачки цепляли другого, а мысли, полагаю, обращались к третьему. Я невольно задержался на блестевших поверх повязки глазах последнего, которые показались мне знакомыми, и едва не пропустил миг, когда ещё не поздно было вступить в схватку. Выстрел обратил внимание на меня, дав хозяину передышку. Дулом второго пистолета я водил из стороны в сторону, ожидая первого несчастного, кто посмеет сделать выпад и пытаясь лихорадочно сообразить, что делать с одним зарядом против троих, если союзник мой сбежит. К чести его, выдержав паузу в попытке разобраться в изменившейся диспозиции, он вернулся к сражению. Теперь вдвоём мы легко справились с нападавшими, ретировавшихся с двумя лёгкими ранами, нанесёнными клинком проворного француза и рукояткой моего пистолета, ибо не решился пожертвовать я единственным выстрелом. Покончив с врагами и удовлетворённо проследив взглядом протянувшуюся к ограде цепочку рдевших капель, человек этот развернулся в мою сторону и зашагал, как будто бы меня не существовало вовсе. Едва не задев меня плечом, он, впрочем, сказал несколько слов, доказав тем, что я для него не призрак.
– Прошу меня простить, но мне надо уходить. Сердечно благодарю вас, господин…
Он произнёс это с усилием, точно его язык преодолевал сопротивление мыслей.
– Рытин. Как, вы меня покидаете? – я попытался заступить ему дорогу.
– И немедленно. Они
