наконец.
Псалмы Нежата знал, но не играл их уже года три. Он начал с некоторым волнением, и, хотя пальцы его и голос становились всё уверенней и уверенней, вместе с тем и волнение нарастало. Он спел двенадцатый псалом и перешёл по просьбе Клавдия сразу к семнадцатому. К тому моменту гусляру уже казалось, будто в его, Нежаты, сердце вдруг открылся тёмный колодец, и сам он шаг за шагом опускается туда.
«Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня;
Цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня.
В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от чертога Своего голос мой, и вопль мой дошёл до слуха Его».
На этих строках Клавдий впервые улыбнулся. Нежату же уже почти бросало в дрожь. Он допел семнадцатый псалом и спел двадцать первый. После этого греческий гость от души одарил его серебром и попросил наведаться еще раз через день.
Гусляр навещал Клавдия три недели. На первой он играл псалмы. Купец был мрачен и немногословен, но, кажется, немного оживал при звоне струн. Каждый раз он дарил юношу серебром.
На вторую неделю купец чуть приободрился. Его лекарь-сириец был очень признателен и просил продолжать навещать их. Впрочем, гусляр и сам проникся к хмурому греку приязнью, да и деньжата были не без надобности. Клавдий стал уже более разговорчив, но о жизни своей говорил очень мало, а больше пересказывал стихи поэта Овидия, написанные тем в изгнании. Нежата подбирал к ним музыку и пел.
«Скоро вода захлестнет эту душу живую, и воды
Тщетно взывающий рот влагой смертельной зальют.
Но лишь о том, что я сослан, жена моя верная плачет,
О злоключенье одном знает и стонет она,
Только не знает, как нас в безбрежной бросает пучине,
Как устремляется шквал, как уже видится смерть.
Слава богам, что отплыть я с собой не позволил супруге,
Истинно, вместо одной две бы я смерти познал.
Если погибну теперь, но ее не коснется опасность,
То половина меня, знаю, останется жить».
– Моя жена умерла, родив мне младшего сына. Это было три лета назад, – сказал Клавдий сухим и скучным голосом, прервав певца на упомянутых строках. Но чем дальше он продолжал говорить, тем меньше холода и больше горечи было в его словах, – Я оправился от горя быстрее, чем ожидал. Я отплыл в Новгород, посетил Киев, Варну и Трапезунд. И вот, тридцать три дня назад, мне приходит письмо, что мой брат был отравлен в Константинополе. Я полагаю, Бог меня испытывает… но ведь я, чёрт возьми, не Иов! Когда пришла та весть, я начал считать дни. Пока что каждый мне дается тяжело.
– Ты очень любишь своего брата, – простодушно заключил Нежата.
Клавдий сумрачно усмехнулся.
– Он был дурак. Но не вещий дурак вроде ваших. Просто самонадеянный дурак.
Эту неделю Клавдий
