и глаза его блеснули.
Он достал из кармана трубку, затем извлек кисет и неторопливо набил ее табаком. Мотор все еще пощелкивал. На безоблачном небе сияло солнце. Пыльная листва вдоль дороги источала душный, едкий запах.
– Я слышал, этот тип, что ищет женьшень, опять вернулся в наши места, – сказал Уинслоу, стараясь, чтобы фраза прозвучала обыденно, но в голосе его все равно послышались заговорщицкие нотки. – Дня три или четыре его не было.
– Может быть, уезжал продавать женьшень.
– Сдается мне, что он вовсе не женьшень ищет, – сказал почтальон. – Что-то другое.
– Он уже довольно давно тут…
– Начнем с того, – сказал Уинслоу, – что на женьшень теперь почти нет спроса, но даже если бы и был, так нет самого женьшеня. Вот раньше его хорошо покупали. Китайцы им вроде лечатся, но сейчас торговли с Китаем почти что нет. Помню, когда я был мальчишкой, мы тоже ходили искать корешки. Они в ту пору нечасто попадались, но все же попадались…
Уинслоу откинулся на а шику сиденья, сосредоточенно потягивая трубку.
– Странно все это, – сказал он.
– Я ни разу этого человека не видел, – ответил Инек.
– Бродит по лесам, – продолжал Уинслоу, – собирает всякие растения. Я одно время думал, он какой-нибудь знахарь или колдун. Травы для разных там снадобий и все такое. И к Фишерам зачастил, хлещут там это их пойло да все о чем-то разговаривают. Колдовство сейчас не в почете, но я в эти вещи верю. На свете полно такого, что наука объяснить не в состоянии. Взять хотя бы дочку Фишера, глухонемую, – так вот она умеет заговаривать бородавки.
– Я тоже слышал, – сказал Инек и подумал: «Не только это. Она еще умеет лечить бабочек».
Уинслоу наклонился вперед:
– Чуть не забыл. У меня для тебя еще кое-что есть.
Он поднял с пола машины коричневый бумажный сверток и протянул Инеку:
– Не посылка. Это я сам для тебя сделал.
– Да? Спасибо. – Инек взял сверток из его рук.
– Можешь развернуть, – сказал Уинслоу. – Посмотришь, что там такое.
Инек медлил.
– Стесняешься, что ли? Открывай.
Инек разорвал бумагу и увидел деревянную статуэтку двенадцати дюймов высотой, изображавшую его самого. Светлое, медового цвета дерево сияло на солнце, словно золотистый кристалл. Он шагал, удерживая винтовку под рукой и чуть наклонившись против ветра, морщившего куртку и брюки.
Инек даже дар речи потерял, так его поразила статуэтка.
– Уинс, – сказал он наконец, – я такой красоты в жизни не видывал.
– Я ее вырезал из того полешка, что ты дал мне прошлой зимой, – сказал почтальон. – Материал, скажу тебе, отменный, первый раз такой попался. Твердое дерево, почти без волокон. Не колется, не ломается. Режешь по нему, и получается то, что надо. А полируется, считай, само, пока режешь: просто руками потереть, и больше ничего не требуется.
– Ты не представляешь себе, как много это для
