и глаза её лишились ресниц и бровей, а ресницы и брови легли на столик близ локонов. Затем красавица его достала изо рта зубы и положила их рядом с остальным. После того сеньора сбросила с себя платье и, встав, повернулась к дону Диего и улыбнулась своим беззубым ртом.
– Господь Вседержитель! – завопил кабальеро, подскочив на постели. – Этого не может быть! А!.. Ааа…! Спасите меня! Кто ты?
– Я уже сказала тебе, что меня зовут донья Инесса, и вся Севилья знала меня последних лет пятнадцать, как красотку-Инесу. Скажу, однако, что красоткою я была не более семи годов от того дня, как начала известный промысел. Тогда ни один кабальеро не уходил от меня с печалью или тяжестью на сердце или в кошельке. Потом лет пять я была уже не так хороша, чтобы соблазнять каждого, кто смотрит на меня, а довольствовалась малым и была скромна. Последние три года я скитаюсь от дома до дома. Ты видишь, что красота моя увяла, но всё же я не так бесполезна для тебя, дон Диего, ибо слыхала, что ни одна дама не могла добиться от тебя того, чего я неизменно добивалась у каждого кабальеро, ложившегося со мной. И я знаю, что ты зря хвалился предо мною.
– Оставь меня, страшилище! – упрямо воскликнул дон Диего, подпрыгнув на постели. – Я не желаю слушать тебя!!!
– Да отчего же? Взгляни, если ты сам не рад видеть меня, то кое-кто рад и даже очень.
Тут дон Диего почувствовал в своём положении некоторую перемену, которой не чувствовал уж очень давно. Эта перемена так воодушевила и обрадовала его, что он тут же перестал ругаться и произнёс дрожащим голосом:
– Пожалуй, я не стану прогонять тебя пока, старуха. Ты даже можешь подойти ко мне, если хочешь.
– Вот, мой господин, разве так плохо для тебя то, что видят мои глаза? – сказала на это донья Инесса и тут же подошла к постели и легла в неё. – Посуди же сам. Шпага твоя, как видно, как раз подходит для ножен, что я могу предложить тебе. Повеселись, ведь ты давно скучал, мой добрый сеньор, и всё моё искусство к твоим услугам. Так воздадим же ему должное!
– Ах! Аааа! – восклицал время от времени дон Диего. – Не может этого быть! Что со мною?!
Кричал он так до тех пор, пока верный его Лука, не вбежав в опочивальню, узрел, как господина его целует беззубая лысая старуха. Увидав такое дело, Лука возопил:
– Свят, свят, свят! Что это? Бесовское наважденье! Чур! Кыш! Пошла отсюда, пошла!
– Это ты пошёл вон, болван! – крикнул ему дон Диего, как только смог удержаться от стенаний.
– Подумать только! Что за страшилище приволок в дом мой господин! Но, коли ему так охота, то пусть делает, что знает. Разумен тот, кто с деньгами, а господин мой богат. Я же – дурак – беден и служу ему. И могу любую старуху принимать за красотку, если господину моему это доставляет удовольствие! – уходя, сказал честный Лука.
Проснувшись поутру, дон Диего кинул взгляд к зеркалу и увидел пред ним красавицу, вовсе не похожую на то страшилище, что спало с ним ночью.
– Это мой дневной вид,
