что он завтра уезжает на фронт, а когда вернется, все, что сможет, поправит в Москве.
– А они все-таки написали. У них горит с этим боевым киносборником. Так что ты зря раскипятился.
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь? Только поэтому, – сказал редактор.
В его устах это было извинением – в той предельной форме, на которую он был способен.
– А раз хорошо относишься, не будь подозрительным.
– А ты меня не учи.
– А я старше тебя, вот и учу.
В глазах редактора на секунду мелькнуло что-то, вдруг заставившее Лопатина вспомнить, как в начале их знакомства на Халхин-Голе после какого-то препирательства редактор поставил его по стойке «смирно». Потом, когда они подружились, он отрицал это и говорил, что не помнит такого случая, но такой случай все-таки был. И, вспомнив этот, все-таки бывший с ним, случай, интендант второго ранга Лопатин улыбнулся, глядя на стоявшего перед ним дивизионного комиссара.
– Чего скалишься?
– Радуюсь, что набрался храбрости – нагрубил старшему по званию.
– Скоро новые звания введут, – сказал редактор.
– Хочешь стать генералом? – спросил Лопатин.
– Мало интересуюсь, – сказал редактор.
Этому, положим, Лопатин не поверил! Генералом стать редактор хотел.
– А за тебя действительно буду рад, когда присвоят тебе майора вместо интенданта. Интендант – как-то глупо для корреспондента, – сказал редактор.
Спорить не приходилось.
– Как дела там, где ты был? – спросил Лопатин.
– Дела хорошие, – сказал редактор. – Танковую группу Гота не только остановили, но и наполовину перемололи. А то, что от нее осталось, еще день-два – и погоним обратно! Выпить по сто грамм не хочешь?
Такое можно было услышать от него раз в год по обещанию.
– Я-то всегда готов, – сказал Лопатин.
– Пойдем. – Редактор быстро, словно боясь по дороге передумать, пошел впереди Лопатина в другой конец кабинета и открыл дверь в закут, где он наспех два раза в день принимал пищу и спал свои четыре часа в сутки. Пустой чай он пил прямо в кабинете с утра до ночи.
Войдя в закут, редактор сел на койку, потянулся к шкафу, достал оттуда водку, начатую банку с пастеризованными огурцами, два стакана и одну вилку.
– Открой, – скомандовал он Лопатину, сунув ему в руки бутылку.
– Вижу, дело нешуточное, – кивнул Лопатин на огурцы. Он знал, что эти пастеризованные огурчики были единственной гастрономической прихотью равнодушного к еде редактора. – Неплохо б еще и хлеба, если он есть, конечно.
– Забыл, – виновато сказал редактор и вытащил из шкафа тарелку с несколькими кусками хлеба и маслом.
Лопатин подождал, не достанет ли он нож, но о ноже редактор забыл. Вынув из кармана складной ножик, Лопатин намазал толстым слоем масла кусок хлеба и кивнул на бутылку:
