попало,А я в сердцах рубил сплеча.
Скажи, я встал бы вверх ногами,
Я б на руках тебя понёс,
Пускай себе кривят губами…
Сейчас совсем другой вопрос.
Моя прелестная обнова,
Красуясь на моих плечах,
Сильнее, чем любое слово
Расскажет о моих понтах.
Моя любимая, ты вправе,
Хоть я сутул и долговяз,
Мою любовь в такой оправе
Считать ценней во много раз.
Десятком слов и парой взглядов
Ты, правда, дашь понять о том,
Что выше всяких там нарядов,
Но как забыть гадюк и гадов,
И наших душ былой надлом?!
Сомнений нет, моя вещица,
Парижской моды страстный крик,
Собой заслуженно гордится,
Задрав свой модный воротник.
В метро
Поезда подходили, потом отходили;
Выпустив и впустив, и хлопнув дверями…
Уносились в тоннель, простреленный навылет
Тьмою с фонарями…
А я всё ждал и ждал…
Напрасно!..
К полуночи шло…
Вагоны пустели…
С красного на зелёный, с зелёного на красный
Менялся свет светофора в тоннеле…
А время ползло и ползло себе мимо
Каким-то усталым, потрёпанным мимом.
В его непрестанном и жгучем кривлянье
Читалось: «Напрасны твои ожиданья!».
Уйти бы, уйти – и надеждам конец;
Да только они тяжелей, чем свинец –
Подняться нет сил…
Точно ствол у виска,
У сердца готовит свой выстрел тоска.
Пока же в душе только тихая грусть,
И тихо шепчу я себе:
«Ну и пусть…».
Ревность
(первоначальный вариант)
Квадратная комната.
Свет заходящей луны
На натёртом паркете пола;
Прилив глухонемой тишины,
Её предночное соло…
Тик-так, тик-так…
Откуда это?…
А…
Маленький, шустрый,
Двенадцатиглазый будильник
Отбивает привет
Из соседней комнаты.
Там зажжена люстра,
И в щели дверные сочится свет.
И вновь тишина ослабляет объятья:
Ко мне пробивается призрачный звук –
Я слышу, снимают вечернее платье,
Ласкает оно белизну Её рук…
О смелые ласки блестящего шёлка!
Вы жжёте мне сердце сильней и сильней:
Соперник повсюду –
Он в зеркале, в щёлках,
В одежде Её,
Даже в скрипах дверей…
Он к разным вещам прикасался когда-то,
И вот, от желаний былых трепеща,
Он может коснуться Её нагловато,
На годы запрятанный в этих вещах.
Он здесь говорил и смеялся когда-то,
И голосом спрятался в петлях дверей;
Он может теперь каждый день сипловато
О всячине всякой поскрипывать
