– сейчас ударят «часы»… Крикнуть, спросить: не видать ли им сверху приближающегося Гелендвагена?
«Бам-м-м!»
Едет. Я словно сердцем чуял. Вот он медленно катится по моей улице, хрустя щебнем и пробуя широкими шинами ямы. Смелее, машина, ты же вездеход! Встреча обеспечена: Туман, друг Филиппа и он же наш местный глашатай, забегает перед Гелендвагеном, словно папарацци перед кинодивой, и, захлебываясь восторженным лаем, пытается укусить его за колесо. Вот и соседи мои здешние повысунулись из-за заборов, будто куклы из-за ширм. Только сейчас они не дают представление, а сами на него глазеют. Что ж, им судить, стоило ли ради такого зрелища отрываться от огородов.
Гелендваген еще едет, а в рядах встречающих уже конфликт: Филипп с Туманом от волнения подрались. Я пинками улаживаю инцидент, но общее напряжение сохраняется. Теперь внимание – машина остановилась напротив моей калитки. Дверцы ее с обеих сторон распахиваются, из-под них показываются две разных ноги – слева женская в туфельке, справа мужская в длинноносом ботинке. Та и другая не слишком уверенно ступают на васьковскую почву… и, собственно, все – прибытие состоялось. Дальше следуют объятия, щекотание собак за ухом и разгрузка багажника. Спустя три-четыре минуты на сцене уже никого – кроме Тумана и Гелендвагена. Хотя и Гелендваген тоже на сегодня свое отыграл. Сердце его остановилось раньше, чем за хозяином закрылась калитка, – он только и успел, что прощально свистнуть. Для Тумана он теперь не более чем остывающий кусок железа. Равнодушно, скорее для порядка, кобелек окропляет недвижное колесо и трусит по своим делам. Представление окончено.
Но так уж ли оно окончено? Перенесемся за кулисы и убедимся, что спектакль продолжается, только без посторонних глаз.
– Хорошо тут у тебя! – басит Дмитрий Павлович и шумно тянет носом воздух. – Уютно так, знаешь…
Он говорит это из великодушия, а я из скромности не соглашаюсь:
– Подумаешь, уютно… Деревня – она и есть деревня.
– Не скажи, – возражает Дмитрий Павлович. – Вон у тебя и яблоки, я смотрю.
– Подумаешь, яблоки… Разве на твоей фазенде, Палыч, яблоки не растут?
– Не-а… Томка там эти выращивает… орхидеи. А они говном пахнут.
Он кидает искоса взгляд на Тамару, и не напрасно. Она делает ему замечание:
– Не люблю, когда ты так выражаешься. Мужчине это не идет.
Тамаре хочется, чтобы в моем присутствии Дима ее выглядел комильфо.
– К тому же, – продолжает она с некоторым вызовом, – если на то пошло, здесь этим воняет и безо всяких орхидей. А яблоки у него только в компот годятся.
– Ну хоть бы и в компот, – теперь Дмитрий Павлович косится на меня. – И про вонь, Зайка, ты зря – ничем здесь таким… – он нарочно делает опять глубокий вдох и, неожиданно засосав носом мошку, визгливо чихает.
Чтобы прервать
