живучие.
На подъезде к городу у меня на полном ходу спустило колесо. В темноте, на скорости под девяносто миль в час.
Месть тортиллы этим не ограничилась. Под Рождество у меня возобновилась чесотка или какое-то иное кожное заболевание. Руки от предплечий до локтей покрылись язвами, которые чесались и кровоточили. Попасть к врачу во время праздников было невозможно. Я записался на прием к местному эскулапу, и он принял меня дней через десять. Врач осмотрел пациента, как диковинного зверя. Он кружил вокруг меня с увеличительным стеклом – маленький, толстый. Боялся ко мне прикоснуться. На мне могли гнездиться споры сибирской язвы – мало ли чего еще ждать от этих русских. Он перенаправил меня к дерматологу в соседний город. Пришлось ждать еще неделю.
На этот раз меня принял индус в белоснежной чалме. Он предположил, что я неправильно питаюсь.
– Что вы обычно едите на родине? – спросил он.
– Копченую рыбу, – ответил я.
Индус был разочарован. По его мнению, это очень нездоровая пища. Мне надо было питаться рисом. В Южной Каролине копченой рыбы в продаже не было, а если и была, то в ограниченном ассортименте. В этнических кошерных отделах. Whiting. По-русски – мерланг или мерлуза, хотя я подозреваю, что это – хек. Близость Атлантического океана не влияла на содержимое тамошних рыбных прилавков. Лосось, тунец, филе акулы. Всяческая мороженая дрянь типа креветок и гребешков. Устрицы продавались уже очищенные: требуха в пластиковых банках. Я ел whiting.
Я рассказал врачу про говорящего окуня и месть доисторической черепахи.
– У вас псориаз, – незамедлительно отреагировал он. – Это наследственная болезнь. Неизлечимая. На всякий случай начните с диеты.
Дома я поел овсяной каши и намазал руки вазелином, который мне прописал доктор. На следующий день экзема исчезла. Я вернулся за разъяснениями, но врач пробормотал что-то про загадочную русскую душу и отпустил на все четыре стороны. Черепаха сняла с меня свое проклятие.
Прошел год. Мы засобирались на родину – навестить родителей и друзей. Задумались о сувенирах. Гуляя с дочерью моей подруги по блошиному рынку, я заметил чудную игрушку в виде пластмассового дерьма. Мы смущенно захихикали и бросили жребий, кто первым подойдет к прилавку. Я проявил мужество, и вскоре пластиковая фекалия лежала у меня в рюкзаке в подарочной обертке. С ребенком мы дружили. В те времена я изображал на людях ее папашу. Так хотели и она, и ее мать. Ездил в школу на родительские собрания, познакомился с директором школы, от которого с интересом узнал, что девочка хочет быть стюардессой.
– Чтобы летать к бабушке с дедушкой, – объяснила она.
В Москве было холодно и неуютно. Я боялся пересечь Донскую улицу из-за большого движения. Начал говорить с людьми с шепелявым южным акцентом. Путался с отечественной валютой. Единственное, что меня вернуло на место, это то, что у ножки письменного стола я обнаружил
