отношении и являлся. В конце 1917 года погиб брат Георгия, Леонид, тоже ставший видным большевиком[185]. Мама старших братьев лично не знала, но хорошо помнила младшего «Ванечку», которого очень стеснялась. Она помнила, как он ее спрашивал: «Чего ты повесила нос на квинту?» «Мне было так страшно, так стыдно, так грустно, я очень страдала!» Она любила цитировать его любовно-ироническое высказывание о своей матери: «Как приятно, что мамочка больна, – уйдешь, придешь, всегда найдешь ее на том же самом месте».
В ее рассказах о Пятаковых часто упоминалась политическая разноголосица, установившаяся в их семье, но никак не влиявшая на добрые отношения. Старшего сына, Александра (Октябриста), дома называли «буржуем» и «капиталистом», потому что он пошел по стопам отца. Михаил Пятаков, который был кадетом, как и мать, тоже занимался семейным делом. Младший сын, Иван, был ярым монархистом – по крайней мере, таким его описывала мама. Семья Пятаковых занимала важное место в маминых киевских воспоминаниях. В отличие от Шульгиных, продолжавших политику отцов, часть Пятаковых пошла по пути разрушения старого мира.
Несколько лет тому назад на главной аллее Байкового кладбища я нашла могилу Леонида Тимофеевича Пятакова. Он умер в 1915 году. Целью похода, впрочем, были могилы прадеда Шульгина и прабабушки[186].
Мамино детство, прошедшее на фоне войн и революций, было тревожным. Вероятно, эти события ее травмировали; потом это выражалось в безумном волнении за близких, если они заболевали или оказывались вдали от дома; когда кто-нибудь из нас куда-нибудь летел, она крестила все попадавшиеся ей на глаза самолеты; свое поведение она при этом называла «атавизмом». Ее вечное беспокойство обременяло нас с братом всю жизнь. В ранние годы мама боялась в первую очередь за свою мать: у той еще в Киеве открылся туберкулез, но умерла она от скарлатины и уже в Югославии, в 1930 году. Ее смерть оставила на маминой психике неизгладимый отпечаток.
Пространственные перипетии начались с отъезда из Киева, который вот-вот должны были занять петлюровцы. Дед, сбрив бородку, первым бежал в Одессу – под вымышленным именем, – а 6 января 1919 года за ним последовали жена с дочерью. Через несколько месяцев они вместе отправились в Новороссийск, где дед недолго преподавал в университете, а затем уехал в Ростов к Деникину. Там он стал членом Особого совещания при генерале Деникине. Жена и дочь последовали в Анапу. После воссоединения в Крыму они эвакуировались в Константинополь, оттуда через Болгарию двинулись в Королевство сербов, хорватов и словенцев (будущую Югославию), прибыли в Белград и в конце концов оказались в Любляне. Это было в 1920 году; маме – тринадцать лет.
Как и большинство русских беженцев, семья Билимович поначалу нуждалась, но вскоре дед получил место профессора Люблянского университета и началась вполне благополучная жизнь, продолжавшаяся до Второй мировой войны. Мама поступила в гимназию в Пановичах, где подружилась
Мама запомнила торжественные похороны «Левушки», устроенные «Юрочкой», но расценила их неверно: «Левушка перевернулся бы в гробу, если бы знал, что его хоронят как большевистского героя». Оказывается, он им и был.
См. с. 71.
