не видно неба, а по ночам вместо звезд горят неоновые фонари, представлялись ему воплотившимся кошмаром, а жизнь обитателей – вечной борьбой за кусок места под солнцем, которого нет.
Надежда… Женщина с именем-мечтой, тащившая за острыми плечами призрак холодного, жестокого, алчного мегаполиса. Усталая, надломленная, самолюбивая… Быть может, он сумел бы пробудить огонь, гаснущий в ее душе. А возможно, выпади этот шанс, они так и не сумели бы понять друг друга… Ведь в ее душе больше дождей, холодных туманов и невыносимо долгой зимы, чем солнца, моря и зеленого лета… Идиот. Как он мог оскорблять ее, какое имел право?
«Знай свое место, бой».
Он прав, этот русский. Настоящий мужчина никогда не опустится до мерзкой, унизительной роли отвергнутого воздыхателя. Так сказал бы отец.
Сидя в дальнем, темном уголке пляжа, Алекс курил, глядя на висевшие над головой звезды, яркие, как неоновые огни.
Легкие шаги. Кто-то решил разрушить безмолвие ночи. Тоненькая женская фигурка почти бесшумно двигалась по песку. Алекс загасил сигарету и замер. Она. Одна.
Надежда бросила полотенце на лежак, скинула пляжный костюм. Что-то ей не понравилось. Беспокойно передернув плечами, поглядев по сторонам и никого не обнаружив, она сняла верх, принялась возиться с застежкой. Алекс застыл, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляда. В неясном свете он видел небольшую, девически упругую, жемчужной белизны грудь. Во рту пересохло. Словно озабоченный тинейджер, он завороженно смотрел, как она надевает лиф, заходит в воду, плывет, сильно рассекая волны, точно большая серебристая рыба. Как после выходит на берег, осторожно ступая по гальке…
Внезапно она вскрикнула, присела на корточки, обхватив ступню. Мокрые волосы рассыпались по плечам. И вдруг, закрыв лицо руками, уверившись, что ее не услышат, заплакала, по-детски всхлипывая. Позабыв обо всем, Алекс бросился к ней.
– Надежда, что случилось? – Он опустился возле нее на колени.
Женщина вздрогнула:
– Ты напугал меня! Что тебе нужно? Убирайся!
В глазах все еще блестели слезы, но она уже стала прежней: колючей, независимой, готовой отразить любое посягательство на ее гордое одиночество.
– Прости меня, – сказал он, кусая губы. – За сегодняшнее. Не понимаю, что на меня нашло. Клянусь, я не могу думать о тебе плохо. Ну, как мне заслужить прощение? Хочешь, принесу еще вина и салата?
Женщина, не сдержавшись, фыркнула.
– Мне следовало помнить, что я в мусульманской стране. Шаг влево – четвертование, вправо – расстрел. Вот только вынуждена тебя огорчить: ваш симпатичный и обходительный шеф всего лишь подбросил меня до Анталии. И оставил наедине с витринами магазинов и бойкими зазывалами. Хоть какое-то разнообразие на отдыхе… – Она победно вскинула голову. – Тебе должно быть стыдно.
– Мне очень стыдно, – признался Алекс. – Что с твоей ногой?
– Пустяки. Острый камень.
– Дай взгляну… – Он осторожно коснулся гладких ухоженных пальцев,
