не мог, но видно было, что оно его не радует.
Помню, как-то, приехав из командировки, он сказал:
– Мы профукали Афганистан. Короля выгнали, идиоты. Москва устроила революцию, привела к власти Тараки.
Может быть, Эдик сам это делал – не по своему желанию, конечно.
В 80-е он умер от рака.
Теперь об одном изумительном характере, о Ежове. Как человеческая личность он, конечно же, больше чем просто сценарист. В нем жил абсолютно возрожденческий дух. Он был смесью Дон Жуана, Лепорелло, Гаргантюа и Фальстафа. Про его способность охмурять слабый пол ходили легенды. Помню, на просмотр «Сибириады» он привел какую-то молодую женщину, которую подцепил в коридоре «Мосфильма», и все два часа в темном зале что-то гундосил ей в ухо. Я шипел:
– Валя, замолчи! Дай смотреть!
Но он был неудержим. К концу просмотра, кажется, добрался до всех ее прелестей. Она уже почти сползла на пол. Неутомимый Ежов! Женщины его обожали, как и он их.
Он был замечательным рассказчиком. И вообще характер солнечный, легкий, мастер врать, придумывать, великий мастак по отлыниванию от работы. Весь, какой ни был на даче, алкоголь от него надо было убирать подальше, но и это не помогало: он выходил прогуляться, обратно возвращался веселенький, и дальше писать уже не очень получалось. Я никак не мог понять, где он успевал подзаправиться. Потом проследил: оказалось, он прятал бутылку в конуре у собаки. Спал он обычно до четырех дня. Вытащить его из кровати было непростой работой. Приступал к ней я в 11 утра, тряся его за плечо и показывая будильник, поставленный на два часа.
– Валя, смотри! День уже! Вставай!
– Еще два часика, – гундосил он.
В два я будил его снова, показывая будильник, поставленный на четыре.
– Валя, четыре уже! Вставай!
– Еще полчасика!
В конце концов где-то в полпятого, в пять я поднимал его ногой. У него была привычка читать по ночам. Если мы укладывались в час ночи, я тут же засыпал, а он до шести – до семи утра листал газеты.
Легкостью, солнечностью, раздолбайством своего характера он наделил всех своих героев – и в «Балладе о солдате», и в «Белом солнце пустыни», и в «Сибириаде». Они такие же, как он сам.
Мы обычно ходили гулять – в лес, к полю, во время этих прогулок что-то придумывалось, оформлялось. В чем он как профессионал был неподражаем, так это в точном знании, когда заканчивать. Не рабочий день (тут уж ясно, что чем раньше, тем лучше), а сцену, или акт, или сам сценарий. Я пытался что-то развивать дальше, он останавливал:
– Все, хватит! Сворачиваем! Дальше невозможно!
Чувство формы у него было замечательное.
Вообще это один из самых ярких, живописных характеров в нашем кино. На тыльной стороне лацкана своего пиджака он носил значок лауреата Ленин ской премии, выручавший его из многих чреватых неприятностями ситуаций – выяснять отношения с милицией ему приходилось чуть ли не еже вечерне. Помогал
