тебя опознают.
Выслушав, Леонид ухмыльнулся и потянулся за своим стаканом. Капитан встал, ухватил столик за края и переставил его.
– Погоди с водярой, успеешь. А то вдруг ты потребуешься трезвым.
На то место, что прежде занимал столик, Шепелев переставил свой стул и сел на него.
– Послушай, Леонид. Мелькнула одна идея…
– В легавые перекраситься? – Жох, сильно качнувшись вперед, выбросил себя из кресла и, обогнув капитана, двинулся к столику со стаканами. – Не, я лучше вором подохну.
Леня добрался до водки, выпил ее, отломил от буханки кусок, забросил в рот.
– Завтра я еду на фронт, на передовую, – сказал Шепелев. – Можно оформить тебя ополченцем и взять под мое командование…
Жох расхохотался. Сотрясаясь, он бил себя ладонями по коленям. Пока вор переживал то ли приступ веселья, то ли истерии, капитан вытащил из кармана пачку дешевых папирос «Пушка», к которым привык, достал бензиновую зажигалку.
– Это ты называешь идеей? – Жох успокоился, смог говорить. – Не, лучше б ты мне предложил в легавые. Но чтоб я записался в пушечное мясо!
Высказавшись, вор направился к непочатой бутылке, оставленной им у стены.
– А ты можешь меня прежде дослушать? – капитан закурил, выпустил первую дымовую струю. Гость как раз наклонился на фоне светло-коричневых обоев с орнаментом из виноградной лозы и советской символики, взял от плинтуса завернутую в газету водку.
– Если тебя не убьют на войне, ты окажешься вместе со всеми на территории Финляндии. И сможешь там остаться. Насколько мне известно, в планы входит освободить Финляндию целиком. Усекаешь, Жох?
Жох разворачивал газету, освобождая от нее водочную емкость. Это занятие и прервал, уставившись на капитана.
– Какие у чухонцев города?
Шепелев не стал сдерживать улыбку – вор ухватил его идею за показанный хвост.
– Городов хватает. Столица – Хельсинки. Она далеко, можем не дойти. А вот до Выборга, что финны называют Виипури, должны.
– Выборг? Знаю. И не так чтоб далеко, как тот Ташкент, но и не шибко доберешься. Хорошее место. Думаю, подойдет.
Вор присел на подлокотник качалки, уткнул бутылочное дно в колено. Сорванная с «Пшеничной» газета была положена на столик, но ее ком скатился на пол. Глаза Лени-Жоха сузились, но в оставленных щелках можно было разглядеть разгоравшийся огонь. Рука нетерпеливо постукивала бутылкой по колену.
– А ведь верно, капитан! Ни одна падла туда не сунется. Мой город будет. Местное ворье приберу враз, если оно у них имеется и останется. (Жох надавил языком на нижнюю губу – это у него означало азарт и не предвещало финскому ворью хорошей жизни.) Наши понаедут – или под меня пойдут, или заворачивай оглобли. Можешь не сомневаться, капитан, – когда устаканится, наши выждут чуть и обязательно полезут. И вот тут им обрез выйдет, место занято. А старые предъявы в чужой стране не покатят. Я кровью ее заполучил. Придется им, падлам, договариваться, выдавать мне от советского сходняка прощение.
