ним-то и направился Крысиный Вор, и догадливый Шнырь сразу понял, зачем.
Втроем они бы его отволтузили – если б он не шагал с таким видом, будто хочет поскорей проскочить мимо, и если бы вначале что-нибудь им сказал, а не напал без предупреждения, и если б у него не было свинцового кастета, которым рыжий орудовал не хуже, чем любой другой беззаконный тать. Поравнявшись с компанией, он молча развернулся и врезал одному, другому, третьему, потом схватил их помятую жертву за ворот черной с фиолетовыми стрекозами баэги и отрывисто бросил:
– Пошли бегом, идиот несчастный.
И заметьте, никто его первый не трогал! Уж такая злобная натура у Крысиного Вора, нет ему большего счастья, чем кому-нибудь навалять ни за что, ни про что, он и на господина Тейзурга огрызается, и крыску шнырёву отобрал и на крышу закинул.
Гнупи задержался, спрятавшись за углом возле «мусорного домика». Вытащил из-за пазухи рогатку, а из сброшенного на землю лоскутного ранца, в котором лежала еда для ворюги, подходящий по размеру камешек. Вдруг недобитки встанут да погонятся? Так и есть, один начал приподыматься – и тут же растянулся на мостовой, потому что меткий Шнырь влепил ему из рогатки точнехонько в переносицу.
Убедившись, что всем троим не до погони, соглядатай вновь надел ранец и помчался по следу. Он расскажет об этом господину, и тот непременно его похвалит!
Людей он настиг под мостом Бесхвостой Собаки. Облезлое кирпичное чудище горбилось над речкой, нависая над укромной отмелью с пятном кострища – обычно там укрывались от дождя городские босяки.
Когда примчался Шнырь, Крысиный Вор советовал нарядному кавалеру вывернуть баэгу наизнанку и вывалять в грязи, а длинные волосы заплести в косицу на сиянский манер. Его собеседник на это возражал, что-де правами своими не поступится.
– Ты соображал, что на тебя могут напасть, когда вышел из дома в таком виде? – с неприязнью спросил Крысиный Вор.
Сам он выглядел нищебродом из сурийских кварталов, рыжая шевелюра спрятана под замызганным тюрбаном, лицо ниже глаз закрыто серо-бурой тряпкой, как в обычае у молодых южан. Шаклемонговцы уже не раз подкатывали к нему на улице – мол, предъяви рожу, а он им свинчаткой по зубам предъявлял.
– Я храню верность лишь одному человеку – самому себе, – ответил подражатель князя Ляранского с горделивой прохладцей.
– Ну и дурак. Если хочешь быть похожим на Тейзурга, прими к сведению, что он сейчас маскируется и не лезет на рожон.
Это была истинная правда, наблюдавший из кустов соглядатай мог бы это засвидетельствовать, кабы спросили.
– Позволю себе усомниться, – парень ухмыльнулся точь-в-точь как господин, словно не один час тренировался перед зеркалом.
– Дурак, – повторил Хантре. – Ладно, в следующий раз не буду мешать твоим развлечениям.
Уставился на старые домишки с островерхими крышами на другом берегу
