воспользуются любым случаем, чтобы пошатнуть твои позиции в городе. Поэтому, Федя, я отслеживаю любое событие, которое не вписывается в обычные рамки.
– Ты прав. Давай сюда этого.., как там его?
– Голубовича.
– Вот именно. Надо побеседовать.
Данилов кивнул, и тяжело поднявшись с низкого кресла, неторопливо направился к двери. Самулевич продолжал сидеть, задумчиво потирая переносицу.
Настроение у Бориса Моисеевича Голубовича было такое, что хоть из окна прыгай. Паршивое было настроение. Ещё вчера процветающий заместитель директора рынка, сегодня к концу дня он мог стать безработным в лучшем случае или трупом в худшем. Вызов на самый верх других вариантов не предполагал. Вызывал сам Самулевич, а это уже было что-то. Фёдор Корнеевич Самулевич – политик, бизнесмен, миллиардер, владелец такого количества недвижимости во всех уголках мира, которое представить трудно даже многоопытному Борису Моисеевичу, человеку, обладающему богатейшим воображением. По слухам олигарх стоил от полутора до двух миллиардов зелёных, то есть, был человеком далеко не бедным. Заводы, пароходы, полезные ископаемые – всё лежало в зоне интересов Фёдора Корнеевича. Не гнушался он и мелочёвкой – магазинами, парковками, рынками. Владел и тем рынком, где с пользой для себя трудился Голубович. Исполнителей подобных Борису Моисеевичу у Самулевича было несколько тысяч, но узнавал об их существовании он только тогда, когда кто-то имел неосторожность очень сильно провиниться. Настолько сильно, что прежде чем решать судьбу проштрафившегося подданного огромной финансовой империи, Фёдор Корнеевич лично с ним беседовал. Скрыться от Самулевича было невозможно, да и некуда. Голубович это знал наверняка, потому и умирал от страха с того самого момента, как узнал от непосредственного начальства ужасную новость. Он вполне серьёзно и обоснованно опасался, что не доживёт до вечера. Упаковку с валидолом из рук не выпускал ни на минуту, проглатывая одну таблетку за другой, но сердце продолжало колотиться как бешенное. Давление, утвердившись на отметке сто восемьдесят на сто десять, не падало, несмотря на принимаемые меры. Предынфарктное состояние, вызванное животным страхом, грозило убить Бориса Моисеевича Голубовича раньше, чем состоится роковая встреча.
В семнадцать часов у правления рынка остановился чёрный джип. Двое бритых громил в коже, вальяжной походкой направились в помещение правления. Голубович проводив их взглядом, упал в кресло. Всё, конец. Пришли по его душу. Скрипнула дверь кабинета и гости вошли вовнутрь.
– Ты, что ли, Голубович? – спросил один из гостей и, дождавшись слабого кивка, продолжил, – собирайся, папа ждать не любит.
Подталкиваемый в спину, Голубович засеменил к выходу. Сильные руки затолкали его в машину, которая сорвавшись с места, с невероятной скоростью понесла его на встречу неизбежному.
Самулевич принял всю кампанию в огромном кабинете сидя в кожаном кресле у приставного столика. Он был не один. У камина, спиной к входной двери, стоял Григорий Михайлович
