в свои объятия. Заставлял щуриться и невольно улыбаться.
Но не все, как оказалось, нашло отражение на картине.
Когда Дневное Солнце опускалось за горизонт, и свет медленно угасал, на небе одна за одной зажигались блестящие точки. Саодир называл их «звезды», но часто говорил – Другие Миры. Они, словно адаманты, рассыпанные на черном покрывале, сияли сверху. Благодаря чему, ночь в Гольхеймурине оставалась не такой темной, как дома, даже во время смены солнц, которых здесь присутствовало целых три! День полностью принадлежал Золотоликому Эриану, а ночью его сменяли Элес и Радес.
Лита дивилась. По мифам Серого Мира, младший из братьев остался охранять врата Ифре, когда изгнали Кровавых Богов. И именно поэтому Элес в одиночестве приглядывал за Ардегралеттом.
Отец, рассказывая эти истории, говорил, что все они далеки от истины, но сама истина спрятана еще глубже. «Тех, кому дано знать правду, давно уже нет среди живых», – поучал он. Но, всегда уверенно поправлял, что Радес все там же, и его сил просто-напросто не хватает, чтобы пробить «дыхание Раэнсира», скрывающее днем Ардегралетт от Гнева Эриана.
Не меньше девочку удивляла и схожесть мифов двух таких разных Миров… Она хорошо помнила слова отца, что все живущие – дети Богов… Если учесть звезды Гольхеймурина, видимо, одного Мира Богам было мало… Может, поэтому они столь редко теперь появляются? Может, и Древние драконы сейчас где-то там…
С каждой новой весной, Лита все чаще вспоминала дом. Коридоры замка, увешанные алыми знаменами, снились по ночам.
Во снах девочка вновь и вновь возвращалась в тронный зал, пряталась от отца. Каменные силуэты Крылатых Змеев безмолвно следили за ней искрящимися глазами. Чешуйчатые тела извивались, втиснутые в арочные обрамления, пытаясь сломать каменные темницы и расправить крылья. Она видела на сияющих гранях себя, алые гербы с опущенным серебряным мечом и всполохи пламени – во всех глазах отражался тронный зал Хемингара. Во всех, кроме Айдомхара – черные обсидианы всегда оставались непроницаемы.
Иногда, проснувшись, Лита не сразу понимала, где находится. Образы дома, его запахи и звуки, преследовали, и казались такими четкими, словно она только что была там. Вдыхала смолистый чад и морозный воздух, прикасалась к гербовым полотнам, а в ушах разносилось эхо шагов.
Проснувшись, Лита долго не могла отделаться от этих видений. Но уже к полудню детали родного Хемингара меркли. Золотое Солнце сжигало память, оставляя лишь пустоту и тоску. И холодную жажду мести. «Смертью я отвечу на смерть», – часто голосом отца звучали в памяти слова Великого Воина.
Но несмотря ни на что, Лита всегда помнила маму. Помнила ее взгляд тогда, на выходе из пещеры. Помнила нежное прикосновение на своей щеке. Лита старалась, как можно чаще вспоминать этот образ, рисуя во всех деталях в воображении. Она не могла позволить себе забыть…
И еще помнила
