думали, многие поехали. Туда или поближе. Но я чё-то вовремя опомнился. Даже просто на контракт не захотел оставаться, хотя планировал.
Качок уставился в соринку на плече женщины, сидевшей в противоположном конце зала.
– Ебучий зелёный сон, – произнёс он.
Белобрысый ничего не ответил. Лишь сидел и кивал, глядя на вмятый в пепельницу окурок, в агонии испускавший вверх тонкую струнку своей ядовитой души.
– Или уехал? Забыл, блядь, – буркнул качок себе под нос.
Белобрысый не обратил внимания. Минуту они сидели в тишине, может – дольше. Потом белобрысый созрел для наката «на посошок».
– Будем, – сказал он и, не увидев никого напротив себя, чокнулся с бесхозной стопкой.
Приют
За окном светло, значит – сейчас не ночь. Даже новорождённая личинка человека или другого более-менее разумного существа пришла бы к такому выводу, увидев утреннее солнышко. Мне же это представилось открытием, я был горд собой похлеще, наверное, самого Армстронга в момент, когда его нога примяла собою лунный грунт. Сладко потянувшись и тут же скрючившись на тесной тахте от боли в голове, я огляделся по сторонам. Знакомая незнакомая комната. Четыре голые стены, окно, книжная полка, заваленная книгами и хламом, распахнутый настежь шкаф, заваленный хламом, и пол, на котором валялся хлам, не уместившийся на полке и в шкафу. Повернув голову, я увидел на тахте ещё одно тело. Оно оказалось Ильдаром – моим хорошим знакомым, который и привёл нас сюда. Строго говоря, то был не совсем он: нас притащил сюда его дружище. Вчера ночью, в совершенно неадекватном состоянии. Это воспоминание послужило путеводной ниточкой, следуя по которой мой разум вышел к другим, доселе сокрытым за пеленой похмельного бреда образам. Но думать о них сейчас не хотелось. Думать не хотелось вообще: хотелось пить, жрать и избавиться от боли в башке.
Встав с тахты, я поплёлся к покосившейся двери. Она со скрипом отворилась и явила следующий офис корпорации бедлама. Войдя в него, я запнулся о ножку дивана. На нём лежали три тела: женщина, мужчина и мужчина. Из-за дивана торчали ещё две ноги. Обстановка та же: хлам, хлам, хлам кругом, шкаф-стенка, компьютер и гитары. Бутылки. Пустые. Воды нет.
В прихожей, на вешалке, я нашёл свою устряпанную грязью куртку и отрыл в ней две таблетки Цитрамона. Я проглотил их, зашёл в ванную и надолго присосался к крану. Жажду заборол, осталось побороть голод.
Раскардаш на кухне уже не вызвал особых эмоций. В холодильнике ничего не было. Тоскливо. Мой взгляд застыл на распечатанной упаковке кошачьего корма, и взгляд этот был полон сомнений. Отбросив их прочь, я стал горстями грызть эти штуки, похожие на сухари со вкусом шерсти. Запив это дело вином, я вернулся туда, откуда пришёл, и встретил очнувшегося Ильдара.
– Там твоя толстовка. На полу. На ней кошка. Найдёшь короче. Одевайся и давай валить, – сказал он.
Я кивнул. На полу в спальне, между смятыми бумажками, упаковкой йогурта и пластиковой бутылкой, лежала толстовка. На ней действительно спала кошка, и пришлось потревожить её покой. Я надел кофту и вышел из комнаты,
