зоне шерстяных принято было называть уважительно – по отчеству, хотя и на «ты». «Вы» говорили только ментам.
– Карла найти надо.
Старый зэк обнажил в улыбке редкие, прокуренные, пропитанные чифирем до коричневого цвета зубы.
– Он там, – и показал пальцем на отгороженную от остального цеха боковую комнатку. Двери разрешалось ставить только в шушарках, как и замки. Комнатку от посторонних глаз прикрывала ситцевая занавесочка.
Карл даже не повернул головы, когда Мальтинский вошел в маленькую комнатку. Смотрящий лежал на новеньком матрасе и, разминая руку, гонял в пальцах две монетки.
– К хозяину ходил… – процедил сквозь зубы законный, – один раз сходишь, второй, а потом братва может и не понять.
– Не сам же ходил. Вызывал.
– Чего хотел?
– Карл, – в голосе Мальтинского послышалась мольба, – выручи.
Семен Борисович знал, что просить на зоне нельзя, особенно у тех, кто сильнее тебя, но выхода не оставалось. Карл зевнул и сел на матрасе.
– Кажется, тебя прижало.
– Пошли ко мне.
Другого человека и в другое время Карл бы послал куда подальше, но Мальтинского он уважал. Вскоре они уже сидели в шушарке. Семен Борисович поставил на письменный стол стул, залез на него и принялся отворачивать панель. Карл сидел, закинув ногу за ногу, и ничему не удивлялся. Наконец Мальтинский спустился с высот и положил на стол газетный сверток.
– На волю передать надо. Моему компаньону в Москву.
Карл не притрагивался к свертку.
– И записку еще передать надо. Я заплачу, но деньги у меня там, в Москве.
Смотрящий с безразличием на лице потянулся к свертку, приоткрыл край газеты и тихонько присвистнул.
– Круто.
– Это не мое.
– Я не хочу знать, чье, – отрезал Карл, по его глазам Семен догадался, что тот прекрасно понимал, чьи это деньги.
– Передашь? – выдавил из себя Мальтинский. – Иначе мне не жить.
– Записку пиши.
Карандаш плясал в непослушных пальцах, на листке, вырванном из тетради, Мальтинский выводил слово за словом. Перечитал, поставил подпись и вытер вспотевший лоб. Сложенную пополам бумажку протянул Карлу. Тот отрицательно покачал головой.
– Ты что, не знаешь, как маляву пишут?
Мальтинский растерялся, от волнения он позабыл все, что знал.
– Нитки и иголка у тебя есть?
– А… – тут же вернулась память.
Мальтинский густо прошил записку грубой дратвой, завязал надежный узелок и перекусил нитку.
– Мне чужие секреты знать не обязательно, – ухмыльнулся Карл, опуская записку в карман, – через неделю все будет у твоего приятеля.
– Он и заплатит, – вставил Мальтинский.
Законный только криво ухмыльнулся.
