Священные сонеты. Джон Донн

      О, чёрная душа! Тебя в смятенье

      Поверг недуг – старухи смерть гонец.

      Ты, как отчизну бросивший беглец,

      Виной закрывший путь для возвращенья.

      Ты, как преступник, проклинавший плен,

      Пока судья срок казни не назначил,

      Когда назвал, на всё взглянув иначе,

      Не хочет покидать тюремных стен.

      Раскаянье и благодать близки,

      Без благодати нет и покаянья;

      О, будь же чёрной от святой тоски,

      Красна стыдом порочного желанья;

      А нет: в крови Христа омойся смело,

      Чтоб из купели алой – выйти белой.

      I am a little world made cunningly

      Of elements and an angelic sprite,

      But black sin hath betray’d to endless night

      My world’s both parts, and oh both parts must die.

      You which beyond that heaven which was most high

      Have found new spheres, and of new lands can write,

      Pour new seas in mine eyes, that so I might

      Drown my world with my weeping earnestly,

      Or wash it, if it must be drown’d no more.

      But oh it must be burnt; alas the fire

      Of lust and envy have burnt it heretofore,

      And made it fouler; let their flames retire,

      And burn me O Lord, with a fiery zeal

      Of thee and thy house, which doth in eating heal.

      Я – малый мир; Во мне нашли оплот

      Четыре элемента и дух Божий;

      Но чёрный грех, стремясь их уничтожить,

      Ввергая в ночь, всё смерти предаёт.

      Те, кто открыли, заглянув в эфир,

      Иные сферы, новые просторы,

      Залейте в очи мне моря, озёра,

      Чтоб я потопом слёз оплакал мир.

      Но, не потоп погубит, а пожар,

      Уже сжигают зло и сладострастье;

      Мир стал сквернее, отравил угар,

      Развей его своей всесильной властью.

      Спаси, Господь, жар твоего огня —

      Очистив душу, исцелит меня.

      This is my play’s last scene; here heavens appoint

      My pilgrimage’s last mile; and my race,

      Idly, yet quickly run, hath this last pace,

      My span’s last inch, my minute’s latest point;

      And gluttonous death will instantly unjoint

      My body and my soul, and I shall sleep a space;

      But my’ever-waking part shall see that face

      Whose fear already shakes my every joint.

      Then, as my soul to’heaven, her first seat, takes flight,

      And earth-born body in the earth shall dwell,

      So fall my sins, that all may have their right,

      To where they’are bred, and would press me, to hell.

      Impute me righteous, thus purg’d of evil,

      For thus I leave the world, the flesh, the devil.

      Последний акт, прожитой мною драмы,

      Конец пути, до финиша – вершок;

      Бесцельна скачка, вижу, вот он – самый

      Последний миг, ещё один прыжок

      И вырвет смерть из плоти мою душу,

      Погасит вечный сон предсмертный крик,

      А бдящая душа увидит лик,

      Перед которым я сегодня трушу.

      Земная часть вернётся в отчий дом,

      Душа на небо, там ей будут рады;

      Воздастся всем: давящие грехом

      Исчадья ада – достаются аду.

      Избавившись от зла, жду оправданья,

      Сказав: нет! Миру, бесам и желаньям.

      At the round earth’s imagined corners, blow

      Your trumpets, Angels, and arise, arise

      From death, you numberless infinities

      Of souls, and to your scattered bodies go,

      All whom the flood did, and fire shall o’erthrow,

      All whom war, dearth, age, agues, tyrannies,

      Despair, law, chance, hath slain, and you whose eyes,

      Shall behold God, and never taste death’s woe.

      But let them sleep, Lord, and me mourn a space,

      For, if above all these, my sins abound,

      ‘Tis late to ask abundance of thy grace,