нет, нет, я не выбирал, я вообще ничего не делал! Это ведь не я подписал, и вообще, это работа…, я работу делал!!!.. – Ужасно зрелище гибнущей и уже бесправной души, еще не совсем осознающей своё положение и будущее, точно знающей – воздание справедливое и жуткое совсем рядом. Но не это страшит больше, а бессилие, к которому, в большинстве своем, находясь в своем теле, она не привыкла.
То, что наблюдает, ощущает она, то с чем может сравнить, уже не в ее власти, здесь не возможен самообман, самооправдание, самоутверждение – здесь лишь истина, и упование на милость Того, Кто отвергнут ей прежде!..
Я витал с Ангелом над тогдашней трагедией, я пережил с каждым и за каждого, кто участвовал в ней, все их страдания, и более всех со мной был созвучен, своими муками, тот самый молодой офицер, находящийся только в самом начале своего страшного пути.
Я даже не пытался разобраться в том, что делали слуги преисподней и Ангелы. Их голоса смешались, но не слились. Не дано понять душе неприкаянной одновременности вакханалии зла в радуге милосердия и милости Создателя. Нет ни у одного существа на свете возможности разобраться в подобном.
Зла нет – люди творят его сами в безграничном океане Света. Я видел, я знаю это – даже самый большой человеконенавистник на смертном одре, в самом худшем случае, безропотно примеряет на себя маску страха, и ни чем уже не страшен сам. Испытывающие же, сам по себе, ужас от прошлого, связанного с деяниями этого человека, окружающие его люди, становятся рабами этого страха, порожденного их униженной гордыней…
Запаянное в желеобразной биологической массе, не освобожденное сознание Верхояйцева, судорожно хваталось за любую возможность, хоть как-то сориентировать себя в пространстве, но как прежде, почему-то не получалось, а для нового чего-то не хватало. Появившийся у его постели беловолосый человек, резанул, как-то неприятно, из памяти. Данилыч вспомнил мельком виденное, когда-то – в его сегодняшнем состоянии все вспоминается, проходя не столько кинолентой, сколько полным восстановлением событий.
И почему, приходящее из прошлого, не может быть чем-то приятным, с позитивными эмоциями, что дало бы, какие-то силы. Нет, всплывало только обличающее, словно месть совести, её же голосом, ставшим сейчас многократно превосходящим прежний, когда-то отверженный, шепот, такой не выгодный, обличающий, не нужный…
Тогда, несколько десятилетий назад, этот «Седой» появился в больнице внезапно, совершенно не обращая внимание на все запреты и охрану. Что-то обговорив с подозреваемым, которого он так великолепно обработал, исчез навсегда, вырвав, из стройно подбитого обвинения, все ключевые фигуры и факты.
Первый раз Верхояйцев тогда пошел на такой грубый подлог, эта ложь даже его самого пугала, но грань была перейдена, да и важно ли было, что именно произойдет с кем-то, если у него все должно быть хорошо. И ведь стало!..
Я наблюдал за этим, мне казалось важным понять, что именно происходит в этот период с самой душой.
