онов шлейф потянулся вслед накрахмаленному манжету свободной парусиновой рубашки. Из приоткрытого окна в помещение — просторную комнату с высоким потолком — задувал ветер. Он ласкал мольберт и полотна, вселялся в марины и пейзажи, развешанные на стенах, задувал в рамы портретов неизвестных людей, отчего, казалось, лица незнакомцев едва заметно щурились, улыбаясь. Художник сделал еще несколько взмахов кистью, звезды тут же сорвались с неба и рассыпались по скрипучему деревянному полу студии. Кисть замерла. Замер и человек. Остановилось время. "Эта работа должна быть лучшей, — подумал художник. — Мой опыт, навыки и воображение должны соединиться здесь. Они материализуются, получат оболочку, станут осязаемы благодаря рельефу застывших красок, что выходят из-под трепетной кисти. Иначе ничего не получится, иначе все бессмысленно. И нет никакого проку от этих рук, что одержимы бесами». Ветер, тем временем, стих, за окном моросил дождь. Начинало смеркаться. Иволги уже покинули здешние места, и теперь без них было как-то особенно грустно. «Это будет шедевр. Перед ним, она не сможет устоять», — улыбнулся про себя художник, и на грубом холсте проявились знакомые нежные очертания.
Terra Incognita
Федоров нагишом стоял перед огромным панорамным окном кондоминимума, расположенного на семьдесят четвертом этаже жилого небоскреба. Он любовался восходом Солнца. Рассвет завораживал необыкновенной красотой иллюминации. Слепящий диск лениво поднимался над бурыми скалами, плавил асфальт мегаполиса, его сталь, бетон. Наблюдение за рождением нового дня — соучастие в таинстве, столь трепетном, хрупком, что, кажется, одно неверное движение — резкий взмах руки или простое покашливание, и все вмиг обратится в прах. Федоров улыбнулся. Вспомнил, как отец однажды взял его с собой на охоту. Тогда-то он впервые и увидел, как поднимается Солнце над Соляной бухтой, разводит в ее водах нежные акварели, окрашивает стволы высоких сосен, превращает лес, озеро, древние руины кирпичной башни в сказочные декорации. Должно быть, Федорову было тогда не больше семи. Он точно помнил, что еще не начал ходить в школу. Стояла осень, первые числа октября. То утро было сырым и студеным. От палатки и спальников толку было немного. По-настоящему грел только разведенный на ночь костер, от которого наутро оставались лишь лениво тлеющие угли. За тридцать лет климат сильно изменился. Современная детвора видела снег только в учебниках или по телевизору. Теперь без хорошего кондиционера не обойтись, начиная с первых чисел апреля и заканчивая сентябрем. Никакой сырости и, тем более, стужи, только безжалостно палящее солнце и редкие осадки в виде кратковременных проливных дождей. Тридцать лет, всего лишь… Но восход по-прежнему прекрасен. Федоров приспустил жалюзи. Пора собираться. Пресс-конференция назначена на полдень, и еще столько предстояло сделать. Нет, опоздание непростительно. Можно вообразить, как переживает профессор Ду, ведь сегодня он выложит перед широкой публикой все карты, познакомит мир с открытием, являющимся результатом его многолетних трудов, а также работы двух десятков сотрудников экспериментальной Лаборатории Мирового Института Высших Исследований — талантливейших специалистов своего времени. Федорову посчастливилось стать одним из них. Был конкурс на участие в проекте. Невероятно сложный, около сотни человек на место. Выпускники университетов выполняли те же задания, что и седобородая профессура. Кое у кого сдавали нервы, некоторые просто бросали, так как благодаря конкурсу смогли объективно оценить свои возможности и понять, что впереди им ничего не светит. Спустя трое суток, после завершения финального испытания, Федорова разбудил телефонный звонок. Он прошел. Его взяли в команду на место ассистент — профессора. Семь лет работы в Лаборатории пролетели незаметно. Умнейшие люди, множество интереснейших наблюдений и открытий, увлекательные командировки в места, о которых непосвященные могли слышать разве что краем уха, исследование экзотических материй и квантовой гравитации. Усилием воли заставил себя Федоров повернуться спиной к окну. Спустя полчаса, дожидавшийся его внизу воздухолет набирал высоту. Ровно в девять Федоров стоял на воздухолетной площадке, расположенной на крыше двухсотэтажного небоскреба — здания Мирового Института Высших Исследований. Желая поскорее скрыться от безжалостно палящего Солнца, мужчина в черном костюме поспешил к лестнице. По пути вспомнил, что обещал Ани заказать на вечер столик в "Нормандии", и с досады хлопнул в ладоши. "Позвоню в ресторан, как только закончится весь переполох", — подумал Федоров и прибавил шагу. Первые этажи МИВИ были отведены под общественные столовые и зоны отдыха для научных сотрудников Института. Далее располагались кабинеты службы эксплуатации, технические и складские помещения. Главный конференц-зал, где решено было проводить встречу, находился на 110 этаже. Ну а прямо над ним устремлялись под самую крышу ярусы с бесчисленными лабораториями. Жизнь в них кипела с раннего утра и до позднего вечера. Начальника инженерной службы, отвечающей за исправное функционирование всех коммуникаций здания, звали Александер Даркблюм, или же просто Блюм — Так обращались к нему в Институте. Он-то и командовал на сцене конференц-зала, когда вошел Федоров. Двое подсобных рабочих тащили тяжелый монитор. Парнишка в синей спецовке возился с проводами у пульта, его долговязый
