пришли.
Один из них заметно нервничал, двое были напряжены.
– Послушайте, друзья, мы взрослые интеллигентные люди, – начал разговор «нервный». Ему скорее хотелось закончить эту нелепую историю и забыть обо всём как о сне. – Я выхожу из нашего договора.
– Нет! – резко возразил невысокого роста худощавый тип, поправляя указательным пальцем правой руки съехавшую по тонкому носу Душку очков, а указательным пальцем левой сжимая в кармане пальто курок пистолета, – Вы поклялись!
– Это ведь всего лишь обстоятельства и недоразумение, – ещё больше волнуясь, настаивал «нервный». – Деньги! Сколько денег?
– Нет! – громко вскрикнул очкарик, рефлекторно подёрнув на себя левой рукой, сжимающей револьвер. – Никаких денег! Наши жизни были предметом нашего договора!
Со стороны казалось, что через одно мгновение он пристрелит своего должника.
– Я не рассчитал свои силы, я признаю это, – заявил виновато «нервный», – я слишком много взял на себя.
– Как можно, – вступил в разговор третий участник разговора, державший всё это время под пристальным оценивающим взглядом виновного, – думать только о себе, брат мой? – Подумайте о нас… Мы и так давно разочаровались в порядочности людей и всё же доверились Вам, а Вы нас обманули. Вы же обещали нам? Мы отдали Вам не только деньги, мы отдали Вам ещё свою веру… у нас ничего дороже её не было, брат… Как Вы нам её вернёте?
У «нервного» заметно задёргалось верхнее веко правого глаза и сильно побелело лицо. Мне показалось, что кровь ушла от его головы и конечностей в застывшее от страха сердце. Он явно не мог найти из этой ситуации так нужный ему сейчас выход. Его мозг завис, как поражённый вирусом компьютер… Но на помощь пропащему, словно стоп – кран, в несущемся в пропасть неуправляемом поезде пришел тот самый инстинкт самосохранения, выдавивший из него как последнюю каплю надежды на жизнь искренние слова:
– Простите меня, простите…
– Нет! – снова резко отрезал очкарик, – нет, и только нет!
Я не вмешивался в разговор этих трёх людей, я ждал его окончания. Товарищеский суд выносил свой приговор.
– Верните нам нашу веру, брат, – поддержал очкарика третий, – а себе честное имя.
После минутной паузы виновный подошёл к самому краю крыши, разулся, снял носки, положил их сверху ботинок, перекрестился, снял с шеи широкую золотую цепочку с тяжелым золотым распятием, положил её у своих ног, закрыл глаза и безмолвно шагнул вниз…
Постояв молча минуту два его «брата» перекрестились и бесшумно ушли отсюда прочь.
Я присел на край крыши рядом с ботинками и крестиком и начал ждать возвращения самоубийцы, оплакивающего сейчас внизу своё разбившееся всмятку тело. Обычно интерес к оставленному навсегда телу пропадает у Души быстро, не такая уж это
