стойла, и замерла в надежде, что незваные гости скоро уйдут. Подслушивать чужие амурные тайны отнюдь не было ее коньком, и уж тем более не хотелось долго находиться в таком положении.
– Ламбкин, Ягненочек![1] Что ты делаешь? – неожиданно вскрикнула женщина. – У тебя такие холодные руки!
Ягненочек? О боже, эта ночь обещает затянуться надолго.
– Иди же поближе ко мне, небесное создание, покажи мне свои прелести. Я весь вечер не сводил глаз с этой белоснежной груди. Думаешь, это легко – бродить вокруг с бесстрастным видом, когда внутри все пылает?
Джоанна обхватила голову руками, чтобы не рассмеяться.
– Бесстрастным? – прыснула женщина. – Ты явно не справедлив к себе. Я чувствовала себя так, будто на меня то и дело обрушивается горящий таран.
Ягненочек грубовато хохотнул.
– Значит, вот как ты это называешь, мой Нежный лепесток. И коль уж речь зашла о лепестках, почему бы тебе не показать мне свой цветочек? Клянусь, от моего желания того и гляди пуговицы на брюках загорятся. При одной мысли об этих пухлых розовых складочках меня переполняет страсть. Подними же свои юбки, открой ножки, молю тебя! Позволь мне упиться видом этих трогательных волосиков, дай мне возможность боготворить тебя и ублажить глазами, руками, губами, всем своим существом. Дозволь мне дать тебе тот дар, что дал своей Еве Адам, и вознести тебя к вершинам наслаждения, подобного тому, который испытали они в раю.
Джоанна подумала, что сроду не слышала подобной ахинеи. Похоже, этот Ягненочек считает себя поэтом. Кто-то явно дал ему дурной совет относительно возможной карьеры.
– Даже не надейся что-нибудь увидеть, если не найдешь чистое и удобное место. Я не собираюсь пачкать платье, лежа на холодной земле, как это было прошлый раз.
– Любовь моя! Я не повинен в таких ужасных вещах. Идем сюда. Взгляни, эта каморка выглядит весьма интимно, и в ней полно сена, на котором нам будет совсем неплохо. Я положу на него свой плащ, а затем положу тебя.
Он засмеялся над этим, как ему показалось, остроумным выражением. Из каморки донеслись звуки возни и стоны, затем вновь послышались слова.
– Нет лучше постели, чем из сена, да? О боже, это здорово! Вот, расправь это вот так… Раздвинь ножки чуть шире, мой Нежный лепесток в пылающей Сахаре. – За этим последовали стоны. – О боже! Оо… Боже! Вот так. О, позволь же, наконец, погрузиться вглубь моему тарану, дай влить в тебя мой жар, испепеляя тебя дикой страстью. О боже! Да, да, да… Так! Помоги мне войти в твое лоно, как агнцу в жертвенный очаг. Я буду счастлив умереть твоим рабом! А-а… А-ах!
Джоанна, чтобы не рассмеяться, зажала рот обеими руками. Таких неуклюжих гипербол ей в жизни не приходилось слышать.
Через несколько минут раздался громкий стон Ягненочка и чуть слышные стоны Нежного лепестка, затем наступила тишина.
«Слава богу, – подумала, успокаиваясь, Джоанна. – Теперь
Lambkin (
