немедленно. Я не хочу его видеть, уберите его!!!
Теплая волна обожгла вены и, не в силах бороться со сном, я обмякла на подушках.
Когда очнулась снова, в кресле рядом по-прежнему спала Одри, поджав под себя ноги в пушистых домашних тапочках-зайцах и крепко обнимая Люсиль. Я невольно улыбнулась, глядя на такую идиллию. Подруга ненавидела мою кошку за шерсть, мяуканье и бесполезность. И мои слова о том, что «наступит день и только Люсиль сможет тебе помочь», оказались пророческими. Какое удивительное единодушие. Заметив меня, кошка мяукнула и, выскользнув из объятий подруги, засеменила ко мне.
– Сюда, Люсиль, – я показала ладонью, куда можно запрыгнуть и, мяукнув, спрашивая разрешения, она забралась на кровать и свернулась калачиком под моим боком. Мягкое, но громкое мурлыканье заполнило тишину.
– Частотный диапазон от 25 до 150 Гц. Помогает скорейшему выздоровлению, – фраза явно принадлежала не Одри, потому, глядя на подругу, я вздернула бровь. – Так сказал твой Генри, заставляя врачей пропустить сюда твою любимицу.
– Надеюсь, ему хватило такта не приходить?
– Он здесь. В коридоре. Хочет поговорить. Выпроводить его? – она опустила ноги на пол, готовая выполнить задуманное.
– Я не стану с ним разговаривать. Ни за что, – отвернула голову. Тело неприятно ломило.
– Что у вас произошло?
Тишина. Щелканье секундной стрелки на часах. Стрелки, отмеряющей мгновения моей жизни. Моей новой жизни. Без него… Пустота.
– Извини. Не хочу об этом. Отвези меня домой, – с мольбой.
– К сожалению, это невозможно, дорогая. Врачи сказали, что с завтрашнего дня тебе назначат терапию… – она многозначительно замолчала.
– Какую терапию? – я даже перестала гладить Люсиль, проверяя, все ли в порядке с моей анатомической целостностью. Все конечности шевелились, боли нигде не было. Только общее недомогание, усталость и ломота в теле. Вообще не понимаю, почему нахожусь в больнице.
– Попытка суицида, Амелия. После этого так просто не выпускают.
– Какая еще попытка суицида?! – возмутилась я, повысив интонацию. За дверью послышался шум. Я четко разобрала голос мистера Эллингтона. – Одри, прошу. Пусть он уйдет. Иначе я сделаю это сама и в очень жестокой манере.
Увы, уходить он не намеревался. Более того, и подруга с удивительной податливостью вышла, как только мистер Эллингтон оказался в палате. Предательница! Я отвернулась от него.
– Амелия, нам нужно поговорить, – он выглядел плохо. Очень плохо.
– Не о чем говорить, мистер Эллингтон. Вы наигрались. Я тоже. Игры закончились.
– О чем ты?
– О чем? – повернула голову. Больно на него смотреть. Такая растерянность в глазах и даже… страх? Знаю, поступать так нечестно, некрасиво и жестоко. Но еще
