в семье хватало, и родители, если бы захотели, вполне были в состоянии без всякого ущерба для семейного бюджета приобрести единственной дочери модные вещи. Но Мария Львовна была убеждена, что все эти кофточки-лапши, расклешенные кримпленовые брюки и джинсы – неподходящая одежда для девушки или молодой женщины. Не говоря уже о мини-юбках и декоративной косметике – о, это ужасно, вызывающе, вульгарно! В таком виде только на панель! Оттого почти до пятидесяти лет Вика проходила в каких-то мешковатых костюмах тусклых цветов, сшитых материными портнихами, а из косметики ей было разрешено пользоваться лишь кремами и лосьоном да изредка – легкими ненавязчивыми духами.
Разумеется, одним только внешним обликом Вики дело не ограничивалось. Мария Львовна, казалось, поставила себе в лице дочери какую-то непонятную цель, которой надо или добиться, или умереть, и с тех пор занималась ее воспитанием с таким остервенением, с которым садист-прапорщик муштрует провинившегося новобранца.
В детстве Вике запрещалось не только дружить, но даже общаться с ребятами, чьих родителей Мария Львовна считала «неподходящими», не разрешалось гулять во дворе, играть в шумные игры, смотреть телевизор больше двух часов в неделю, нарушать режим дня. Спать она должна была ложиться ровно в девять – и это несмотря на то, что она всегда была ярко выраженной «совой», – с огромным трудом вставала, все утро ходила сонной и разбитой и собственно просыпалась-то только после обеда. И чем старше становилась Виктория, тем больше появлялось запретов. Ее подруги наряжались, то и дело меняли модные прически, ходили друг к другу в гости, в кино и на танцы, влюблялись и встречались с парнями. На переменах в школе они, собравшись в кружок, обсуждали новые фильмы или рассказывали о своих приключениях, Вика же стояла в стороне и зубрила ненавистную химию, физику, алгебру… Не дай бог ей было получить даже четверку – мать тут же поднимала крик. «Ты позоришь отца!» – вопила она. После школы Вику ждали не прогулки и развлечения, а занятия музыкой и иностранными языками. А вечером, когда сгущались поздние весенние сумерки и со двора доносились веселый смех и неумелые гитарные переборы, Вика неминуемо отправлялась в постель. В старших классах время отбоя ей милостиво сместили с девяти часов на десять. Но не секундой позже!
«Ты должна быть такой, чтобы отец тобой гордился!» – эти слова преследовали Викторию всю жизнь. Ради отца она должна была учиться на отлично, соблюдать режим дня и вообще быть во всем «хорошей девочкой». И Вика безропотно подчинялась, несмотря на то что довольно быстро поняла – вся эта муштра нужна была только матери, но никак не отцу. Генерал, как раз наоборот, был снисходителен к ней, баловал дочку и почти не бывал с ней строг. Но Марии Львовне все-таки удалось возвести стену между отцом и дочерью. Виктория обожала отца, но в то же время постоянно чувствовала некоторую дистанцию. Он был для нее чем-то священным – а значит, почитаемым, но недосягаемым. Она боготворила отца, героя Советского Союза, кавалера
