хотя бы на полчаса вернется элемент цивилизации – ванна. Это пока было пределом ее мечтаний. Она не видела ванну уже тысячу лет, как не видела и всего остального, чем прежде была наполнена ее жизнь… Сейчас же ей оставалось только одно – мыть полы в подъезде. Она делала это по собственной инициативе, зная, что в ЖЭКе сократили единицу уборщицы и что жильцы этого и других близлежащих домов решили сами нанять уборщицу, которая согласилась бы за копейки убирать подъезды (Валентина случайно оказалась возле дома в тот момент, когда там проходило собрание). Понятное дело, что никто не согласился, и тогда Валентина на свой страх и риск вымыла два подъезда, затем через три дня еще раз и еще… А через месяц пошла по квартирам собирать деньги за уборку подъезда. Все спокойно отдавали по пять рублей с человека, мало интересуясь тем, кто мыл лестницы и сколько раз в неделю. Набрала триста шестьдесят рублей и была счастлива и этим деньгам…
Дамочка вернулась минут через двадцать (Валентина наконец-то увидела ее: высокая хрупкая шатенка в зеленых шелковых брюках и белой кружевной блузке), позванивая ключами, которые ей передал, очевидно, муж. В течение этого времени Валентина домыла подъезд, нашла несколько кусков разной проволоки, ржавый крюк возле мусорного бака и вернулась на третий этаж, чтобы убедиться в том, что на лестничной площадке никого нет. Ей понадобилось не более пяти минут, чтобы выудить из черной, жутковатой и пугающей своим электрическим нутром щели эту связку блестящих новеньких ключей. Это было самым настоящим богатством. «Если бы я была воровкой, – подумала она, – то, забравшись в эту огромную квартиру, ограбила ее подчистую, вынесла что только можно… Жаль, что я не воровка».
Когда в подъезде уже нечего было делать, она села на скамейку возле дома, спрятанную под густой старой вишней, чтобы проследить за движениями жильцов интересующей ее квартиры. Она мало думала о том, какие последствия могут быть, если ее застанут там. Если бы она об этом думала, то не сидела бы на скамейке, а давно бы уже спустилась в колодец и спала бы там, медленно умирая от стыда и грязи, в которую загнала себя сама… Да и вообще она в последнее время научилась не думать о каких-то вполне конкретных вещах и проблемах, чтобы не омрачать и без того беспросветное и тягостное существование. Она понимала, что выхода все равно нет. И вот сейчас, прижимая к груди связку ключей, она спрашивала себя, что мешает ей перед тем, как оказаться на нарах, все-таки ограбить эту плывущую к ней в руки квартиру, чтобы купить себе приличную одежду, заказать сытный обед в ресторане, снять номер в гостинице, и ответа не находила. Видимо, ее мозг отказывался вообще воспринимать эти вопросы, как нечто чужое, незапрограммированное, идущее вразрез с общей системой ее мышления. Подобный сюжет об ограблении она воспринимала лишь как художественный вымысел – книгу, фильм – или же как документальный репортаж с места события, не имеющий к ней никакого отношения.
Те триста шестьдесят рублей
