в кустах, засвистел, зацокал… Мы рубили орешник и искали рогатку на грабли. Отцу, видно, были приятны поиски. Рогаток попадалось немало, но он говорил: «Не то». Вместе со мной отец садился под куст искать в опавших листьях орехи…
Домой возвращались вечером. Я снял сандалии. Степная дорога к дому была гладкой и теплой. В пшеничном жнивье стрекотали кузнечики. Я оглядывался и спрашивал:
– Ну, лес… А там за лесом?..
– Опять лес…
Весь мир с того дня был сплошным лесом, и все самое интересное было в лесу…
Бобр.
Война в неделю унесла детство. Нужны были дрова. Я уже без отца стал ходить в бор. Пять километров степью и пять километров лесом (пока отыщешь сухую валежину). А к вечеру той же дорогой – домой. На плече жердина или вязанка дубовых сучьев. Десять километров. Бросишь на дворе ношу – к плечам притронуться больно. Теперь ежедневное путешествие за дровами показалось бы каторгой, а тогда – ничего. Теперь, издалека, понимаешь, почему тяжкая, недетская работа нам, деревенским мальчишкам, казалась радостью. Лес! Ягоды, птичьи гнезда, грибы, распутывание лесных дорожек, поиски «землянки разбойников», сидение с прутиком около муравейников, погоня за барсуком… Память мудро устроена. Я не помню сейчас, как больно было плечам, но где-то в самом надежном месте память хранит радость, рожденную лесной беготней…
Лесов под Воронежем не так уж много. Бунин назвал эти места подстепьем. Равнина, и на ней, если бы глянуть с большой высоты, – острова леса. Большие и малые. Совсем малые – в полдня перейдешь. И большие – Усманский бор, например, пятиверстовый краешек которого я и узнал в детстве. Наверно, вы слыхали и такие известные всему миру названия: Шипов лес, Таллермановский лес. Большие зеленые острова. И тут же, в подстепье, множество мелких лесков: по балкам, над речками, у оврагов. Цена этим лескам особая. Лес в степи не то же, что сплошной лес где-нибудь в ярославской земле. Островок деревьев в степи – это островок радости. Это и прохлада, и загородка от суховея, и защита земли от разъедания оврагом, и хранилище питьевых вод, озер и маленьких речек.
В древности в этих местах проходила сторожевая линия русского государства. Леса вставали на пути половцев, нагайских и крымских татар. На лесных дорогах в приближении врага делали «засеки» – валили деревья вершинами к неприятелю, и конница кочевников увязала в лесах.
В более позднюю пору воронежский лес сыграл для русского государства особую роль. Царь Петр, замысливший обзавестись флотом, искал подходящее место начать строительство. Много лесов было осмотрено. Но только тут, под Воронежем, царь увидел то, что искал. Вековой необхватный и стройный дуб, корабельные сосны, полноводные реки, бегущие к Дону. «Сие место красно есть!» «Золотой куст российского государства!» Царь был восторженным и хозяйственным человеком. Воронежские леса он объявил корабельными. Смертная казнь полагалась за самовольную рубку. Царским указом был отменен даже обычай хоронить в дубовых гробах. Лес
