омсомольская правда», 2014 год.
Предисловие
Дед Павел.
Захотелось, дорогие читатели, опять вернуться к биографии Василия Михайловича Пескова. В предыдущем томе он кое-что рассказал в своих заметках «Я помню». Но все-таки там было больше о войне, чем о родных Василия Михайловича. А тут я случайно наткнулся в одной из книг мастера на его записки о семье. И я подумал: зачем что-то писать, если есть вот этот его великолепный собственноручный рассказ.
«Вот альбом фотографий у меня в доме. На снимке, его открывающем, человек военный. Это мой дед, Павел Константинович Волохин (дедушка Павел). Снимок сделан в Финляндии незадолго до Первой мировой войны…
Дед Павел был крестьянином, но дослужился до офицерского чина. Имел два Георгия. Приезжая в отпуск, в родное село, он, по рассказам бабушки, одаривал всех гостинцами и был желанным гостем в любой избе. Был он веселым, любил песни. «Паша, да ты мертвого из гроба подымешь», – говорила о нем какая-то неведомая мне хмурая сельская баба. В каждом доме был он гостем желанным, всем было приятно с ним повидаться, поговорить. Веселого, умного человека война не пощадила в первый же месяц. Предчувствуя войну, дед спешно отправил семейство домой, в воронежское село, и с полком своим отбыл на фронт. Друг его написал бабушке: «Мужайтесь, Прасковья Матвеевна, Паша убит был утром разорвавшимся над окопом снарядом. Мы как раз в этот момент говорили о доме, о семьях… В цинковом гробу Павла отправили в город Лахти. Там будет его могила».
…Еще фотографии в книге – мои родители: мама Татьяна Павловна и отец Михаил Семенович Песковы. Оба потомственные крестьяне. Отец – подчеркнуть, что земля, поле для него – основа всей жизни, явился свататься в лаптях, чем очень озадачил и огорчил маму, тоже знавшую полевые работы, но уже слывшую на селе белошвейкой. (В наследство сестрам моим осталась ее машина Zinger. Бывают же изделия долговечными – машина исправно работает и поныне!)
Землю отец любил и был на ней работником умелым и добросовестным. В колхоз вступить не захотел. Ушел на железную дорогу грузчиком, учился потом на машиниста подъемного крана. Помню, как вечерами он с карандашом рассказывал маме, как устроен кран. «Если стрелу установить неправильно – кран опрокинется». И я тогда с ужасом думал: а вдруг отец забудет установить стрелу как надо? До конца жизни отец работал на железной дороге. Имел сундучок похвальных грамот и очень гордился знаком «Почетный железнодорожник», позволявшим ежегодно бесплатно и в мягком вагоне «ездить куда захочет».
Папа – Михаил Семенович.
Мама… С волнением разглядываю молодое лицо. Ей двадцать один год. Сколько всего с той поры выпало на ее долю, особенно в годы войны! Четверо детей остались у нее на руках, а фронт стоял в двадцати пяти километрах, в Воронеже. Над городом днем стояла черная пелена гари, а ночью небо было огненно-красным. И где-то близко, мы чувствовали, был Сталинград. Боясь, что фронт может сдвинуться, всех жителей из села попросили спешно переселиться в село соседнее – готовили новую линию обороны. Легко представить трудности переезда мамы с четырьмя ребятишками, один из которых еще только-только научился ходить. Житье в чужих людях с детьми, забота о еде, обувке, одежках, о здоровье семьи. Выручала все та же машинка Zinger. Под стук ее мама ухитрялась, чтобы нас ободрить, даже петь. Ночами мы с ней воровски с санками ездили в лес за дровами, на ручной мельнице мололи рожь, гнали самогон, выменивая его на солдатскую бязь, из которой, окрашивая ольховой корой, мама шила нам одежонку. Кормили семью огород и две козы. Сажая нас за стол, мама всегда говорила: «Мы вот все-таки сыты. А как там отец?» Письма отцу «на позицию» мама писала печатными буквами (два класса образованья) у коптилки ночами… Уже став взрослым и понимая кое-что в жизни, мамою я гордился. Труженица. С детьми была она, как наседка с цыплятами: «Уж как дети болеют – лучше самой болеть». Была справедлива со всеми. И всеми была уважаема за мудрость – к ней, помню, ходили за советом, всех она мирила, утешала, лечила какими-то заговорами. Когда после школы я оказался на распутье и был растерян, она заметила мою страсть к фотографии и при крайней бедности семьи в те годы настояла купить для меня фотокамеру.
Мама – Татьяна Павловна.
Родительских снимков осталось много. Но вот эти два всегда разглядываю с волненьем. Отцу двадцать пять, маме – двадцать одно лето. А карапуз рядом с их лицами – это я, Василий Песков («Васютка» – называли меня в детстве). Мама рассказывала, что было мне тогда шесть месяцев. Рассказывала, как ездили в город «сниматься», как я захотел потрогать ручонкой стоявшую на треноге, похожую на гармонь фотокамеру… Судьба – стал фотографом…»
А это я – Васютка.
