дня, а Рита так и не позвонила…
Свежий, розовый, в новом костюме, благоухающий как яблочный пирог с корицей, Ащепков, едва увидев Оскара, бросился к нему чуть ли не с соболезнованиями, схватил за рукава и принялся трясти:
– Оскар, только не надо ничего говорить, я все знаю…
– Что именно? – на всякий случай проговорил тяжко болевший с похмелья Арама. – И не тряси меня, мне и так худо…
– А вот пить нельзя! – трезвый, здоровый и румяный Леня поднял кверху указательный палец. – Поверь, дружище, они этого не стоят.
Под «они», стало быть, подразумевались женщины. И в первую голову, конечно, сбежавшая от мужа неверная Рита.
– Выпьешь?
– Говорю же: пить – это все равно что расписываться в собственной слабости. Ба-а… – Он по-гитлеровски успел слегка похлопать Араму по черной от волос щеке. – Да ты к тому же еще и небрит, и неумыт, да от тебя разит, как от…
– Хватит, зачем пришел? – И Оскар, внезапно сообразив, какому только что подвергся унижению, побледнев, собрал последние силы и, накинувшись на гостя, схватил его за грудки и прижал к вешалке, вдавив в висящие плащи и дождевики: – Говори, мерзавец, ты знал? Ты что-нибудь знал о них?
– Я? Да помилуй бог, Оскар! Я ничего не знал, да ничего и не было, хотя Амфиарай давно положил глаз на твою жену. Он был у нас дома несколько раз, видел альбомы, я крутил ему любительский видеофильм, где вы были с Ритой. Он сразу выделил ее из всех, сказал, что красивая женщина. Вот и все!!!
– И все? И больше ничего не сказал? Или, может, ты ему что-то сказал? Или познакомил их раньше?
– Оскар, успокойся и отпусти меня, ты же меня задушишь! Уф… Вот дурак! Все-все, молчу… – Почувствовав свободу, он даже отбежал от Оскара и спрятался за дверь. – Я виноват, конечно, что пригласил в дом человека, которого практически не знаю, но ведь у него столько денег, столько денег, что тебе и не снилось! И я уже почти уговорил его вложиться в тебя… Разве мог я тогда предположить, что все вот так закончится? Да когда я увидел из окна, как они вдвоем садятся в его машину… Вот негодяй! Вот мерзавец!
Леня осторожно вышел из своего укрытия и теперь стоял, привалившись к стене и тяжело дыша, и скороговоркой выдавал все, что только знал об Амфиарае:
– Он то ли грек, то ли ассириец, хрен его знает. Я продавал ему твои пузырьки, он брал, не торгуясь, и помногу. Я еще, грешным делом, подумал тогда, уж не обкалывает ли он баб. Потому что однажды нечаянно подслушал его телефонный разговор, и мне показалось тогда, что он имеет отношение к порнофильмам. Ну, знаешь, обкалывают девушек, запускают к ним мужиков, тоже обкуренных или обколотых, я не знаю, а потом те такое вытворяют… И все это снимается на пленку и потом продается за бешеные бабки.
Оскар застонал.
– Это хорошо, что ты пришел, – начал он тихо, медленно двигаясь в сторону побелевшего от страха Лени, – это очень даже хорошо, что ты пришел…
– Ты это, того… Ты сейчас ничего не соображаешь и, вместо того чтобы думать, как спасать свою жену, собираешься
