собственных солдат и городских охранников, и примирение решено было вспрыснуть в «Птице-единороге». В тот вечер общий зал гостиницы был раем для гуляк, хотя кое-кому мог показаться адом кромешным. Среди галарских офицеров восседал начальник казармы, именем Ловди. Скоро северяне убедились, что Ловди – огромный, краснолицый, лоснящийся – ничем не хуже их может опрокидывать в глотку всевозможные напитки, хватать за ляжки трактирных служанок, стучать кружкой по столу. И всем желающим, выгребая ее из бездонных карманов, одуряющую кору дерева аль. Вообще не так уж плохи оказались горожане при ближайшем рассмотрении, если, конечно, не называть им своих имен. Там же пребывал ухмыляющийся Ассари, весь день пропадавший неизвестно где. На дальних концах стола сидели вперемежку солдаты и охранники, дело шло уже ко взаимным объятиями и лобызаниям, а может быть, и к новой драке, и хозяину гостиницы оставалось лишь подсчитывать в уме возможные убытки да гадать, оплатит ли счет коллегия внешних сношений.
Веселье, однако, портил Гриан, упорно старавшийся свести разговор на Проклятых. Вся его семья погибла от демонов, и брошенный вскользь на коллегии намек на некую связь между демонами и какими-то людьми не выходил из его ума. Ловди оказался не столь стыдлив, как советники, и отмалчиваться не стал. Тевтат не препятствовал ему говорить. На коллегии он не мог показать, будто чего-то не знает, но теперь не стал отказываться от новых сведений.
Ловди начал с того, что обвинил Проклятых во всех мыслимых, а заодно и немыслимых грехах.
– Этого я вам описать не могу, – вещал он, – слов таких нет, стены каменные и те покраснеют, ежели назвать, какие они все сволочи, все вместе взятые и каждая в отдельности. Что там в Крепости творится – порядочному человеку и представлять негоже. Разбой, грабеж, убийства, разврат такой, что небу тошно… Свальный грех – это, можно сказать, самые цветочки еще, остальное говорить – скотину в соблазн вводить. Ну, некоторых по глупости это и тянет. Думают: попользуюсь и после смоюсь. Только эти бабы никого живьем не выпускают. За веселье плати шкурой.
– А демоны? – допытывался Гриан. – Как же демоны? Ведь для человека одно соседство с демонами смертельно!
– Вот и смекай! Если это так, а они живут себе и не дохнут, значит, между ними и демонами есть какой-то договор… дележ добычи… может, пленных им скармливают… что точно – не знаю, врать не буду, но что-то такое есть – слепому видно темной ночью.
– Нет! Это выше разума! Не могут люди предавать людей демонам! – Гриан не мог больше говорить, у него перехватило дыхание, он откинулся назад, сжав руки в кулаки.
– Так то ж Проклятые! Пойми, дурья голова, прокляты они с незапамятных времен, еще при королях. И ежели она Проклятая, то все человеческое ей побоку, другие люди для нее ничто, одно зло и ничего больше.
– А что же это ты, приятель, – спросил Анарбод, осушив очередную кружку, – все время говоришь «какая», «ей», «она»? Что же, все это племя состоит из женщин?
Красное лицо Ловди побагровело еще больше. Он вскочил,
