ки, проводимой Горбачевым. Я также не говорю о той краткой фазе эйфории конца 1980-х годов накануне воссоединения Германии, которою можно назвать метким словом «горбимания»[1]. Я имею в виду последние 20–25 лет, которые нужно было использовать для взаимовыгодного урегулирования отношений в условиях глобализации мира.
Чтобы получить представление о происходящем, необходима информация. И тут в игру вступают средства массовой информации. Преимущество свободной прессы заключается в том, что она может выражать себя независимо от правительства, не считаясь с экономическими или чьими-либо интересами, и что никто не боится публиковать то, что противоречит всеобщим трендам. Однако требовать некоей теоретической свободы для прессы недостаточно, ведь на самом деле это тяжелая ежедневная работа. В нее входит самокритика, недоверие к пошлым «истинам», оставляющим место лишь для белого и черного, и попытки дифференциации событий в независимости от того, в какой части света они происходят. Наличие политических союзников или противников ни в коей мере не может служить журналистской категорией. А максимальное отречение журналистов от своих симпатий и антипатий и подавно относится к азам профессиональной этики. Свобода прессы во всех отношениях подразумевает независимость не только от любого влияния – государственного или иного – но и от мейнстрима.
Когда разрыв между общественным и опубликованным мнением становится все больше, это не может не заставить журналистов задуматься. Как же зарождаются эти параллельные миры? Признаюсь, меня беспокоит, когда «малообразованные слои населения» (как это всегда чудесно перефразируется[2], дабы не навлечь на себя недовольства, которое неизбежно вызовет более четкая формулировка) доводят принцип полноправного гражданина в условиях демократии до абсурда. Но меня попросту шокирует, когда мои коллеги не моргнув глазом ставят под вопрос компетентность всего общества, отказываясь принимать всерьез протесты и жалобы своих читателей, слушателей и зрителей, которые в огромном, доселе невиданном количестве высказывают свое мнение, поскольку замечают одностороннюю подачу информации и беспокоятся по поводу словесного ополчения против России. Опубликованное мнение с претензией на непогрешимость? Самокритика – признание собственной неполноценности? Исследование причин – слишком сложно и неудобно? Я знаю, что условия работы журналистов резко изменились. Газеты закрываются, отраслевые журналы заменяются пулами[3], в которых коллеги сегодня говорят о театральной премьере, а назавтра рассуждают о структуре немецкой внешней политики. И все это работает только тогда, когда ориентир задают ключевые СМИ. Но где же разнообразие средств массовой информации? Оно ведь также является важным столпом свободной прессы. А телевидение? Если технические возможности позволяют выйти в эфир немедленно, то разве станешь проводить дополнительные расследования, выходящие за рамки картинки с места происшествия? Тут уж не упрекнешь коллег в том, что они спасаются с помощью отговорок и высказываний наподобие «предположительно», «вероятно» и «пожалуй», которые подают ключевые СМИ и новостные агентства. Однако одно это не объясняет феномена параллельных миров.
Как же выглядит это пресловутое разделение на добро и зло, на Запад и на Восток? Что скрывается за терминологией? Здесь мы снова возвращаемся к клеймящему ярлыку «понимающий Россию». Я собиралась назвать эту книгу «Я понимаю Россию… И это хорошо» по аналогии с высказыванием бывшего берлинского бургомистра Клауса Воверайта «Я гей – и это хорошо», которое уже, безусловно, вошло в историю. Задача ясна: заявить о себе, не заботясь о том, дошло ли сказанное до сердца общества. Быть готовым спорить, аргументировать и – не в последнюю очередь – подбодрить тех, кто не решается открыто заявить о том, что думает и что считает для себя правильным.
Мой родительский дом был всегда открыт всему миру, и, возможно, поэтому уже в юности мне было довольно странным разделять нашу планету на Добро и Зло. Доктрина холодной войны для меня была слишком тесна. Потому неудивительно, что темой моей дипломной работы, а затем и диссертации стали образы «свой – чужой», «друг – враг». Это повышает чувствительность к языку и двойным стандартам, которые применяются автоматически и вовсе не обязательно являются следствием злого умысла.
Мир становится меньше – не из-за взаимных интересов или общих ценностей, а благодаря скорости транспорта, которая заставляет дистанции сокращаться, благодаря обилию информации, которая из-за своего быстрого распространения более не подвергается журналистской перепроверке, и все это в условиях обоюдной экономической зависимости. Если все действительно так – мир тесен и взаимозависим, и при этом даже одна страна в состоянии уничтожить все, то есть буквально все живое, то разве не пришло то время, когда необходимо приложить все усилия для понимания действий либо бездействия любого из геополитических игроков, в том числе и России, чтобы не допустить принятия роковых решений?
Целые отрасли занимаются тем, что зарабатывают деньги на межкультурных тренингах, в которых объясняется, насколько
Культ М. С. Горбачева на Западе в конце 1980-х годов. – Примеч. пер.
Согласно принципу политкорректности в Германии. – Примеч. пер.
От англ. pool – объединение, коллектив, рабочая группа; группа журналистов, на постоянной основе освещающая деятельность той или иной компании, политической группы или деятеля. – Примеч. пер.
