между тем как Суворов, уже гораздо после, когда он был в звании фельдмаршала, переменяя лошадей в Туле, ехал в простой рогожной кибитке, в плаще из толстого сукна, подбитом только ватою, и с одним денщиком. Потемкин, лежав на атласных подушках, не хотел выйти из кареты три станции, Суворов – в дождливую осень, сырую и холодную, сидел на лавочки возле дома, где переменяли ему лошадей, и, потирая руки, говорил издрогнувшему Городничему, стоящему перед ним в одном мундире: «помилуй Бог, как тепло и даже жарко!» Какие противоположности! и в каких людях!..
Лопухин, желая удовлетворить свое любопытство видеть Потемкина, которого никогда не видал, и донести о этом свидании Наместнику, отнесся к Боуру, Адъютанту Главнокомандующего, который был ему не только знаком, но даже и обязан, как благодетелю. В Сергиевске, в шестидесяти верстах от Тулы, когда Боур вышел из кареты, где сидел вместе с Потемкиным, Лопухин просил этого Адъютанта какими-нибудь средствами представить его Светлейшему. «Хорошо, отвечал Боур, я сделаю для вас все, что могу, но за успех не ручаюсь». Сказав это, он подошел к карете…
– Вот каков Русский мороз: и без румян покраснеешь, громко говорил Боур своим товарищам, другим Адъютантам, которых иней, облепив с ног до головы, сделал несколько похожими на белых медведей. Потемкин молчал.
– Пррррр! хорошо бы теперь, знаете, перекусить чего-нибудь, да подкрепиться зеленым вином или просто водкою, сказал Боур, с намерением обратить на себя внимание Фельдмаршала.
– Кто бы отказался от таких благ подхватил один из Адъютантов, переминаясь с ноги на ногу у кареты. Потемкин молчал.
– Этак, пожалуй, чего доброго, застынешь как студень, опять начал говорить Боур.
– Ты шутишь, а нам уж не до шуток: мы смерть перезябли, заметил ему кто-то из его товарищей, Потёмкин все это слышал и, – молчал.
– Ваша Светлость, сказал Боуру, потеряв терпение, здесь приготовлен вкусный завтрак.
Потёмкин сделал какое-то движение.
– Тульские гольцы теперь только из воды, а калачи еще горячие. Право все это стоит внимания Вашей Светлости.
Поднятое стекло в карете опустилось.
– Алексинские грузди и осетровая икра заслуживают того же..
– Гм! отвечал вельможа.
– А ерши, крупные, животрепещущие, так и напрашиваются в рот….
– Ой ли? спросил Потемкин.
– Сверх того, Ваша Светлость, продолжал Боур, здесь мигом приготовят и яичницу глазунью….
– Вели отворить карету, сказал Потемкин, которого, по-видимому, соблазнило последнее блюдо Русской кухни.
И Главнокомандующий вышел из экипажа выпрямился вовсю длину своего роста; блуждающими взорами окинул своих полузамерзнувших спутников, и, обращаясь к Попову, правителю его Канцелярии, и Боуру сказал:
– Пойдем!
