Лучше там, где работают строители. Здесь его видели только один раз два дня назад. Тогда внимания на него не обратили. Не обратят и сейчас. Он уверен. Не так он себя ведет, чтобы на него внимание кому-то понадобилось обратить. Вышел, спустился с низенького, в две ступеньки крыльца под металлическим козырьком, постоял, посмотрел на фасад, на окна. Словно бы раздумывая над чем-то. Так себя вести может только человек, имеющий к этому зданию, к его помещениям непосредственное отношение. Два строителя тащат носилки с песком. Он посторонился, пропуская их. Таким они его и запомнят. И никак не смогут связать с происшествием в другом крыле, даже если их и будут допрашивать.
Машина была на месте. На удивление, ее никто не пытался угнать, никто даже магнитолу не пожелал украсть. Дым Дымыч сел за руль, повернул ключ зажигания и вдруг отчетливо вспомнил глаза сапожника. Глаза человека, предчувствующего дальнейшее.
Вернувшись домой, Сохатый вновь принял душ, словно пытаясь смыть все, что пережил утром. Смывались переживания трудно, и потому он долго стоял под тугими струями, не замечая даже, что вода очень горячая.
Так повелось, что живет он просто, не слишком позволяя себе расслабление и наслаждение. Скучно живет. А потом вот так, в один момент – всплеск, выброс мощной энергии. Тут война и театр сразу – в одном деле. И переживаний хватает надолго… Он опять чувствует, что он существует, делает единственное, что умеет делать. Правда, в этом деле много издержек, много неприятного, но он смывает это неприятное под душем…
Выйдя мокрым в комнату и не обращая внимания на стекающую прямо на старый палас воду, он потянулся, хрустнув суставами, посмотрел на себя в зеркало и кивнул отражению.
– И дел-то было – пара пустяков…
Неожиданно зазвонил телефон. Интересно, кто бы это мог быть? Неужели Хавьер уже узнал о случившемся? Возможно. Сохатый снял трубку.
– Алло. Дым Дымыч?
– Я.
– Привет, командир.
– Привет. Кто это?
– Оленин. Не узнал?
– Ха! Только недавно тебя вспоминал. Долго жить, старик, будешь.
– По какому поводу воспоминания?
– Да что-то вдруг Афган донимать стал. Особенно по ночам. Старею, похоже…
Дым Дымыч подошел вместе с телефонной трубкой к полке и посмотрел на женщину из слоновой кости. Единственное, что у него осталось от Афгана, кроме двух ранений. Погладил пальцем ее чуть желтоватую шею.
– Вот сейчас с тобой разговариваю и танцовщицу рассматриваю.
– Статуэтку, что ли?..
– Да.
– Цела она еще?
– Конечно. Это единственная у меня постоянная женщина. И единственная ценная вещь. Такое не теряют и никому не дарят.
В трубке некоторое время молчали. Раздумывая, видимо, взвешивая грусть и одиночество в голосе Сохатого.
– Я вот тоже недавно
