было тогда не больше десяти, она крепко держала мать за руку и все ждала, когда их камушек стукнется о край чаши. В девочке виделась особая сила события, значимость того, что решение принимают они.
С тех пор никто не помолодел. Мать ее умерла от кашля в год, когда Шая вышла за Мерла; его самого лихорадка забрала через пару лет. А Правитель стал стариком. Жизнь плела паутинку лет удачных и неудачных. Город растил Крылатых, старик пожимал каждому новому воину ладонь и отправлял его на поиски пищи, воды и веры в будущую жизнь.
Шая уже и не помнила, когда видела Правителя. Последние годы его во всем заменяли советники, точно муравьи, шнырявшие из покоев в Город и обратно. Но в жизни, налаженной за столько времени, не случалось сбоев, так что и жаловаться мыслей ни у кого не возникало.
До сегодняшнего дня Шая тоже ни о чем таком не задумывалась. Живет ли в просторных покоях их Правитель, или он уже похоронен в какой-нибудь нише – это не столь важно, главное – ей есть чем кормить деток. Но теперь Город решил отобрать у нее половину сердца, и женщина, побуждаемая гневом вперемешку с нечеловеческим страхом за девочку, стучала и стучала в тяжелую дверь.
Наконец дверь приоткрылась, выпуская тонкую полоску света, и шелестящий голос советника произнес:
– Правитель устал. Он не принимает так поздно. Вы можете рассказать о своей нужде нам. А мы передадим ему на рассвете.
– На рассвете будет поздно, Огонь вас дери! – закричала Шая. – Мою девочку сделали Вестником! Ей двадцать два! Она еще ребенок. Она вырастет и подарит Городу сильных сыновей. А полоумный Вожак приказал ей завтра лететь с ним на верную гибель! – Она надрывала горло, уже сомневаясь в успехе.
– Нам жаль, но решение Крылатыми принято. Таков Закон. Доброй ночи.
Дверь затворилась, и Шая снова принялась стучать, чувствуя с каждым ударом, как ее покидают силы. Сколько уже она колотит, думалось ей, час, два? Бессмысленность усилий все больше подтачивала ее уверенность, но ведь девочка отправится на смерть в пустыню, если она не дозовется старика, говорила себе Шая. И это не давало ей опустить руки, перестать биться в дверь, которую больше не открывали, как бы она ни бранилась, ни умоляла.
Шая вернулась домой за пару часов до рассвета. Отбитые руки гудели, а эхо собственного голоса отдавалось тупой болью в висках. Она решила, что вцепится в лицо Вожаку, если тот только попробует приблизиться к Алисе, и пусть Закон вершится над ней потом, но забрать девочку в Вестники она не даст.
Отворив дверь, Шая сначала заметила на столе кастрюльку с ручкой, небрежно обернутой тряпкой. И лишь потом ее взгляд упал на лежанку в углу.
Лин спал у стены, одной рукой прижимая к себе Алису, а вторую закинув себе за голову. На его по-детски спокойном лице не отражались печали прошлых и будущих дней. Алиса спала, прильнув к его груди и прикрываясь тонким одеялом. Положив под щеку ладонь, она во сне сжимала локоть Лина, будто опасаясь, что тот исчезнет. Шая никогда не видела ее крыльев,
