Им и в голову не приходило, что существует другая техника стрельбы. Кроме того, они не были профессиональными инструкторами по минометной стрельбе, в отличие от офицеров-инструкторов офицерского училища, которые не удосужились проверить, насколько я усвоил принципы обращения с минометом. Халатность инструктора, его совершенно не оправданное, наплевательское отношение к своим обязанностям стали причиной моей тяжелой травмы и пожизненной инвалидности. И я еще легко отделался: за халатность и небрежности многие платили жизнями, а тысячи – увечьями.
Вернувшись на базу, я обратился к врачу, и он сразу же направил меня в Военный госпиталь Тель А-Шомер. Там меня обследовали, проверили слух, выдали заключение и велели возвращаться в училище. Заключение было в запечатанном конверте, и я не знал, что там написано. Я вернулся в училище и отдал конверт врачу-майору. Он вскрыл конверт, прочитал и сказал: «У тебя травма обоих ушей. Одно ухо пострадало меньше, другое больше. Иди на склад, сдай оружие и снаряжение, ты оставляешь училище. С такой травмой ты не можешь продолжать обучение на курсе». Я был в шоке и попытался возразить, что до окончания курса оставалось только две с половиной недели. Но врач сказал: «Это приказ». Я отдал честь и вышел, внешне сохраняя спокойствие, хотя все внутри кипело от гнева и отчаяния.
Кабинет врача был расположен на одном этаже с командованием училища. Курсантам было запрещено заходить в этот корпус без вызова, и редко кто попадал туда во время курса обучения, кроме дневальных, которых посылали туда мыть полы. Подумав несколько секунд, вместо того, чтобы направиться налево, по направлению к казармам, я повернул направо в приемную командира училища. Войдя в канцелярию, я отдал честь капитану, начальнице канцелярии. Она посмотрела на меня с удивлением и спросила: «Курсант, что ты тут делаешь?» Я спросил, на месте ли начальник училища. Она ответила утвердительно, и я попросил: «Пожалуйста, сообщи ему, что курсант Яков Казаков просит о разговоре с ним». Она слегка оторопела от моей наглости. Курсанты не дают указания офицерам, а уж тем более в офицерском училище. С соблюдением всей военной субординации разрешение на прием занимало чуть больше недели. Начальница канцелярии спросила, вызывал ли меня командир. Я ответил отрицательно, но настоял на том, чтобы она сообщила о моей просьбе. Она зашла к командиру и, выйдя, в еще большем замешательстве произнесла: «Заходи, пожалуйста». Я поблагодарил ее, отдал ей честь и зашел в кабинет.
Оказавшись внутри, я отдал честь и вытянулся по стойке «смирно». Командиром школы был полковник ВДВ Цви Баразани (Бар), о котором я много слышал как об одном из лучших бойцов десантных войск. «Яша, подойди, – сказал он. – В чем проблема?» Я рассказал ему, что получил травму ушей во время учений «Инициатива», что врач приказал мне оставить офицерское училище по состоянию здоровья. «Чего же ты просишь?» – спросил Баразани. «Мне осталось только две с половиной недели и только одно – бои в городских
