плыла, летела через розовый сад, и ноги мои едва касались посыпанных гравием дорожек. И калитка сама распахивалась передо мной, и я, легкая, как призрак, продолжала свой бег-полет в сторону реки. На берегу виднелась чья-то фигура, но я твердо знала, что это он, мой любовник. Мы бросились навстречу друг другу, и он овладел мною с такой пронзительной нежностью, что я застонала от наслаждения. И на этой высокой ноте наслаждения и боли я проснулась, исполненная сожалений. Стоило мне открыть глаза, и мой сон начал быстро таять, но я хорошо помнила, что, когда я после страстного поцелуя посмотрела в лицо моему приснившемуся любовнику, его лицо было лицом Гарри.
Подобный сон, полагаю, должен был бы меня шокировать, но я лишь улыбнулась и села в постели. Мечтать о Гарри, когда вокруг расцветает весна, казалось мне совершенно естественным и очень правильным. Мы с ним теперь постоянно были вместе, и я получала все больше удовольствия от этой дружбы. Мы с наслаждением прогуливались по саду, планируя заново обсадить дорожки кустами, размечая места посадки колышками и вдыхая аромат свежевскопанной земли. Мы составили настоящую карту перекрещивающихся дорожек, и, наконец, возница привез целую груду пышных кустов, и мы целых два чудесных дня руководили их посадкой, которую осуществляли трое садовников, а мы всячески им помогали, подвязывая и распрямляя ветви саженцев.
Иногда мы вместе ездили в холмы. Мне все еще было запрещено выезжать верхом, но я разыскала старую коляску своей гувернантки, велела запрячь в нее свою кобылу и теперь свободно разъезжала по всему поместью и даже добиралась до подножия холмов. Гарри ехал верхом со мною рядом, и я часто думала, как обрадовался бы нашей дружбе папа, как ему приятно было бы видеть наше тесное единство, возникшее во имя любви к той земле, которая была ему так дорога.
– Ты не устала, Беатрис? – заботливо спрашивал Гарри.
Я лишь улыбалась ему в ответ, и мы начинали неторопливый подъем на вершину холма, чтобы оттуда посмотреть на расстилавшиеся внизу зеленеющие поля и леса; или, повернувшись к поместью спиной, смотрели на юг, где вдали посверкивала ровная, точно голубая каменная плита, морская гладь.
Моя робость перед старшим и куда лучше меня образованным братом почти исчезла, особенно когда я поняла, как мало он знает о нашей земле. Мне даже стали нравиться его рассказы о книгах и разных заинтересовавших его хозяйственных идеях. Я никогда не могла толком понять, какова на самом деле разница между тем, есть у кого-то соглашение, именуемое «социальный договор», или нет, но когда Гарри говорил о борьбе за владение землей и о том, может ли земля принадлежать некой элите, я слушала его с огромным и острым интересом.
А он в ответ на мои бесчисленные вопросы начинал смеяться и говорил:
– Ох, Беатрис, можно подумать, что тебе интересно только то, что имеет отношения к Широкому Долу, а все остальное тебе совершенно безразлично! Ты прямо язычница какая-то! Прямо настоящая пейзанка!
И я тоже начинала смеяться и обвинять его в том, что у него в голове слишком много всяких
