грозит поглотить перемычку воды, отделяющую Британию от прочих народов – а вместе с ней уничтожить и ее хваленую самобытность. Рано или поздно, но море уйдет от стен Страдфора, поднимутся с морских глубин Сардиния и Херсонес, Сидоп и Эдинбург, Губл и Норидж, Атлантида и Бристоль. И Остров перестанет существовать.
– О чем задумался? – спросил Дэвид, протягивая приятелю граненый бокал с текилой и усаживаясь в соседнее кресло.
– Об Атлантиде, о чем же еще? – усмехнулся Рассольников, принимая фужер. О соли в обители йога спрашивать было бесполезно, и археолог без разговоров опрокинул напиток в рот. – А-ах, хорошая вещь! Колбаски бы сейчас к ней.
На подначку Платона ректор не отреагировал – просто поднялся со своего места, сходил еще раз к спрятанному в стене бару и вернулся не только с полным бокалом, но и с полной бутылкой.
– Ты бы хоть воды со мной выпил, что ли? – предложил Атлантида.
– Я уже пил, – покачал головой Пиноккио. – Следующий стакан полагается только через полчаса.
– Теперь понятно, почему ты никогда в экспедиции не ездил, – покачал головой Рассольников. – Там с такой пунктуальностью тебе даже яблоком перекусить бы не удалось.
– Кстати, об экспедиции, – отдав текилу другу, вновь опустился в кресло профессор Каннелони. – Ты в ближайшее время никуда не собираешься?
– Да есть некоторые планы, – навострил уши Платон. – Но все пока на стадии проекта…
– Может быть, отвлечешься на недельку другую? Сделаешь доброе дело для хорошего университета, – улыбнулся ректор, – сам кое-чем разживешься.
– Где-то что-то плохо лежит?
– Можно сказать и так, – согласился Каннелони. – «Плохо лежит». Есть прекрасная возможность быстро и без хлопот переложить это «что-то» в более надежное и хорошее место. Например, к нам…
– А при чем тут я?
– …Или к тебе, – рассмеялся Пиноккио, откидываясь на спинку кресла. – Но ведь ты, как истинный меценат, поделишься с нашим музеем, правда?
– Тебе торговцем работать, а не научными работами руководить, – Платон опрокинул вторую порцию кактусовой водки, и недовольно поморщился. – Ладно, признавайся, на каком острове зарыт твой клад?
– Это недалеко, на Медузьей Дороге, – перешел на серьезный тон Каннелони. – Около двухсот пятидесяти парсеков[4]. Ну, там, где недавно крейсер «Гремящий» на космическую мину наскочил. Слыхал?
– Еще бы! Про это полмесяца по всем каналам новости трубили! И не захочешь, один бес все мозги прополощут. Надеюсь, ты не собираешься выяснять, откуда взялась мина?
– Да нет, конечно, – отмахнулся Дэвид, – там все равно ничего, кроме газов не осталось. Просто после того случая, с миной, довольно много народу: журналисты, поисковики, просто любопытные начали рыться в архивах, выискивая все, что с этим сектором было связано.
– И что?
– Оказывается,
Один парсек примерно равен четырем световым годам.
