само собой стало ясно, что он пойдет на биологический, и тут же добрые люди донесли: взятка на биофаке – семь тысяч долларов. У меня первый раз за всю мою жизнь было предынфарктное состояние. Миша учился хорошо, но неровно и вполне мог не добрать баллов. Мы уже собирались взять репетиторов, но нас подняли на смех, опять же назвав сумму.
– Будет учиться на платном, – сказал Николай. – Продадим дачу.
Господи! Дача!.. Собачья будка с двумя окошками и грядками редиски и укропа. Но летом там было хорошо, недалеко речушка, лес, тишина, мы как-то стояли в стороне от других. На наш участок наступала мощная техника новостроек другого времени. Приходили гонцы, интересовались количеством соток. Откровенно торили дорогу. Умные люди говорили, что спалить нас – раз плюнуть, но землю просто так не схватишь.
Мишке мы не сообщали о наших планах, сказали, что будет сложно, но, мол, есть и коммерческие вузы.
– Есть, да не про нашу честь, – ответил Мишка.
Десятый он окончил с тремя четверками. Мы вступили в переговоры с покупателями.
Деньги
Он пришел к нам, и Мишка, открыв ему дверь, крикнул:
– Мама! К тебе!
Я ведь уже знала от Елены Васильевны, что он идет по следу Домбровского, но не придала значения ее словам. А тут накануне он был в передаче «Гости литературной гостиной». После того как милейший ведущий слегка пощипал его за неточность некоторых формулировок и неверность фактов, Ефим снисходительно сказал, что русская критика никогда не была доброжелательной к писателю, всегда норовила дать автору в морду, чтобы знал свое место. «Ваша воля думать что хотите. Я же приехал в Россию собрать материал о забытом ученом, написать о нем, доставив вам удовольствие снова высказаться со всей присущей вам прямотой». – «И о ком изволите собирать материал, если не секрет?» – «О ботанике Домбровском. Сейчас им очень интересуются за рубежом. Он оказался весьма занимательным ботаническим предсказателем будущего. Так сказать, вещал от имени травы. Грех не сунуть нос в его несчастную жизнь».
Теперь он стоял на пороге моего дома с букетом цветов и оторопело смотрел на меня. Мишка шмыгнул в свою комнату, плотно закрыв дверь.
Я тупая. Конечно же, и Валюшка, и Елена Васильевна называли ему мою нынешнюю фамилию – Анна Петрова. Девичья фамилия канула в Лету, разве если б сказали «Анна Калягина» и добавили в тоне юмора «из Калязина», Фимка мог и вспомнить. Но при скорости его передвижения по миру забыть было легче.
Вот таким – растерянно-недоуменным – он и стоял на пороге моего дома.
– Не слабо, – сказал он. – Не слабо. Значит, это ты – Анна Петрова?
– Значит, я.
– Не слабо, – в третий раз закинул он невод, переступая порог.
Мы зашли в комнату. Николай читал газету. Только я могла заметить, как потемнело его лицо и как нервно дернулась щека.
– Мой муж Николай, –
