кивнул, словно все понял, и вышел.
Василия Афанасьевича сейчас, честно говоря, только и не хватало. Всего две недели он не появлялся на горизонте. Хотя, конечно, где-то рядом плавал... А должен был не появляться месяц. Капитан первого ранга...
Это глупость, совместимая только с нынешним смутным временем, когда куратор разведчиков ходит по улицам и по квартирам своих подшефных офицеров разведки в мундире капитана первого ранга. Одной собственной пенсии и зарплаты куратора ему, видите ли, мало, он еще ведет и курсы подводников в военно-морском клубе, а там для солидности и авторитетности ему обойтись без мундира никак невозможно. Но по смыслу своей должности куратор должен быть незаметнее и осторожнее кошки, живущей на улице, где полно собак. Ну, хорошо еще в случае с ним, с Тархановым. Как-никак, а он строевой офицер, уволен с правом ношения формы, которую по военным праздникам и в самом деле носит. Но ведь помимо него немало существует и других, которые вообще ни разу в жизни погоны на своих плечах не видели. Их-то он просто-напросто «засвечивает».
Капитан первого ранга элементарно раздражал Тарханова. Когда Артема отправляли, а точнее сказать – выталкивали на пенсию, сам он навстречу «заслуженному отдыху» не рвался. Более того, видел всю глупость сокращения офицеров из самых мобильных и боеспособных частей. Сокращать надо было генералов, штабистов, интендантов, финансистов и прочих сопутствующих армии военных чиновников. Сокращать необходимо было целые части, которые к действительным военным действиям непригодны и непричастны. Но взялись, и причем взялись круто, со злобой и ненавистью за самые боеспособные...
Кроме того, были и личные обстоятельства, о которых руководство знало. Жена Тарханова лежала в то время в онкологической больнице и готовилась к операции по удалению злокачественной опухоли молочной железы. Многие списали ее уже в покойники, но только не он. Разговаривал с врачами, выяснил, что двадцать пять – тридцать процентов больных после этой операции возвращаются к почти нормальной жизни. И он был уверен, что она тоже вернется. И вселял в нее уверенность. И вот, когда ему самому нужна была поддержка, его так жестоко ударили. И морально, и, что в тех обстоятельствах было важно, материально.
А когда появился в его квартире этот Василий Афанасьевич, насмешливо-надменный, отутюженный, самодовольный, как телеграфный столб, представился и заявил, что теперь они будут встречаться ежемесячно, что Тарханов чуть ли не отчитываться перед куратором обязан за то, как и чем он живет, о чем думает и что намеревается предпринять, то Артем не выдержал...
Нервная свобода последних месяцев оказалась сильнее офицерской привычки к соблюдению субординации. Не терпящий сквернословия в обыденной жизни, Тарханов так «покрыл» капитана первого ранга, что морской офицер – а морские офицеры всегда в русской армии славились богатым лексиконом – только рот в изумлении раскрыл.
С тех пор, выпустив пар при первой встрече, Артем несколько поутих. С куратором приходилось все же общаться. Тарханов,
