и духи «Мицуко». Хорошо, что я не королева и никогда ею не стану, подумала Елена.
– Простите, дорогая. Я вас перебила. Пожалуйста, продолжайте.
– Я, конечно, не знаю, что именно подразумевает генерал Михальчик, говоря об угрозе моей жизни. Но риск, как вам, пани Марина, несомненно, известно – неотъемлемая часть моей профессии, а я совсем не случайно её избрала. Если кому-то не нравится моя позиция и кто-то жаждет меня уничтожить – не думаю, будто пану Михальчику удастся им помешать раз и навсегда. Оставаясь журналистом, я всегда буду наступать кому-нибудь на любимую мозоль. Для того чтобы обезопасить мою жизнь, меня придётся провести через программу защиты свидетелей, подвергнуть пластической операции и превратить в горничную на каком-нибудь из наших горнолыжных курортов. Но добровольно я на такое не соглашусь, а силу вы не станете применять – я же не террористка. И вы забыли учесть одну незначительную деталь. Я нисколечко, ни капельки не боюсь.
Да-да, подумала Марина. Вацлав абсолютно прав – ты действительно чудо.
– Вы полагаете, – усмехнулась она, – написав «Ярость пророка», вы всего-навсего наступили кому-то на любимую мозоль?
– Нет, – чуть запнувшись, отпарировала Елена, – скорее, я попыталась вскрыть абсцесс. Судя по тому, как засуетились горе-эскулапы, желающие непременно умертвить больного и по недоразумению допустившие меня к нему, – у меня получилось.
– А вам не приходило в голову, пани Елена – кто-то разыгрывает вас втёмную? – лицо королевы вдруг обрело незнакомую Елене доселе твёрдость. – Кто-то раскладывает сложный, но смертоносный пасьянс? Посмотрите! Вас, как вы выражаетесь, якобы случайно, допускают к «больному». Вы пишете гневную, справедливую, честную, непримиримую – и неприемлемую – «Ярость пророка». Вас пытаются убить – или даже убивают, мы – отвечаем, поскольку не имеем права, да и не можем не ответить. И отвечаем так, как должны – в случае, когда враг хочет уничтожить самое ценное, что у нас есть – совесть нации, – всей нашей мощью! Это чепуха, – поморщилась королева, властным жестом прерывая попытку Елены возразить, и повторила: – Чепуха, – будто незаменимых нет. Есть. Кто может вас заменить?! Вы просто не понимаете, как вы дороги нам. Мне. Вацлаву. Генералу Михальчику. Сотням других генералов, полковников, министров, чиновников, – да вообще, людей, которым не даёте застыть, задеревенеть в сознании собственной правоты и непогрешимости! Мы можем сердиться, негодовать, не соглашаться с вами – но потерять вас, неважно, почему, мы не можем себе позволить!
Глаза Марины наполнились слезами, но голос звучал по-прежнему непреклонно и страстно. Елена, чувствуя, что сама вот-вот разревётся, смотрела на королеву, не веря собственным слуху и зрению. Разум – вернее, привычки Елены – сопротивлялись с упорством, достойным лучшего применения, но её интуиция, безошибочная, не раз выручавшая её в самых безвыходных ситуациях, прямо-таки вопила: такое сыграть – невозможно! Чего же они хотят от
