align="center">2
Это снова «Ленд Ровер», только теперь уже цвета кофе с молоком.
На улице, куда выводят Дашинимаева – отпустив руки, чтобы не привлекать внимания, но предупредив предварительно, что стрелять будут при любом резком движении, – моросит мелкий дождь. Сразу вспомнилось, что в России зима выдалась снежной, хотя и теплой, подумалось, как хорошо сейчас там... Там... А не здесь... Там, где спокойно, где многократно спокойнее, чем в чинном, традиционном и культурном Дрездене... Там, где никто и никогда не наставлял на Циремпила пистолет с глушителем, да и без глушителя пистолет тоже никто не наставлял...
Сказать, что он не испугался, – значит сказать неправду. Конечно, испугался... Конечно, и в свою сторону ждал выстрелов. Когда этих выстрелов не последовало, он понял, что это не простое убийство, то есть не тот случай, когда не желают оставлять свидетелей. Это, конечно, от испуга не избавило. Но он не начал дрожать, не начал испуганно выспрашивать, чего от него хотят и зачем убили профессора Родича. Надо будет – скажут, а сейчас объяснять ничего не будут. А выспрашивать, настаивая, – это, во-первых, неприлично для мужчины, потому что напоминает мольбу о пощаде или надежду на нее, а во-вторых, это одновременно значит вероятность нарваться на какую-то дополнительную неприятность. Хотя любая неприятность кажется не такой уж и великой в сравнении с происшедшим...
Циремпил никогда не имел склонности к истерике – в разных ситуациях, и в очень сложных, хотя в подобной нынешней ему бывать не доводилось. Восточная неторопливая мудрость, восточный же фатализм ему весьма были присущи. И он ведет себя в соответствии с восточными традициями – держится спокойно, почти величественно. Словно его не ведут силой, а просто сопровождают. И даже походка у Циремпила неторопливая. Взгляд прямой...
Место в машине ему отведено заранее, и понятно, что это место – на заднем сиденье посередине. Не вырвешься при всем желании, жестко ограничивают с двух сторон.
– Откуда ты здесь взялся? – спрашивает его человек с правого переднего сиденья, тот самый – убийца несчастного историка.
Машина трогается. Циремпил думает всего несколько секунд, но не видит причины скрывать свое настоящее лицо. И потому отвечает откровенно:
– Приехал по приглашению профессора помочь ему в работе...
– Что за работа?
– Расшифровка славянской письменности... По результатам археологических раскопок...
– Кому это надо... – фыркает убийца и наклоняется к стеклу дверцы, рассматривает какую-то молоденькую девчушку-немку, невинно размахивающую сумочкой. Хорошее, должно быть, настроение у девчушки.
– Многим надо... – отвечает Циремпил.
– Документы! – Убийца, не оборачиваясь, властно протягивает руку.
Циремпил лезет во внутренний карман, но два человека, сидящие по сторонам, резко хватают его за руки, придерживают и ощупывают на предмет оружия. Оружия нет. Откуда взяться оружию у художника и слависта-любителя... Хватка разжимается, и Циремпил может достать
