предупредить штурм яростной бомбардировкой, с целью воспрепятствовать турецкой артиллерии укрепиться на выгодных позициях и устрашить минеров.
Оглушительная бомбардировка продолжалась до самого захода солнца, причиняя сильный вред неприятельской артиллерии. При наступлении же вечерней темноты в крепости затрубили тревогу, призывая население города на защиту стен. В то же время обширная равнина начала постепенно покрываться выступавшими из лагеря войсками, готовыми к штурму.
Загремели турецкие трубы, и затрещали кавалерийские барабаны. Временами поднимались дикие крики, зловещей угрозой отдававшиеся в ушах венецианцев, а в моменты затишья слышались пронзительные голоса муэдзинов, поощрявших и ободрявших правоверных, готовящихся к последнему бою с гяурами:
– Истребите христианских воинов во славу Аллаха!.. Разрушьте до основания их проклятое гнездо! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!.. Смелее в последний бой, правоверные! Павших в битве за славу полумесяца ожидает рай нашего великого пророка с вечно юными и прекрасными гуриями!
Защита христиан сосредотачивалась главным образом на бастионе Святого Марка, как на ключе всей крепости, на овладение которым будут, конечно, направлены все усилия турок. Именно там и было поставлено двадцать самых больших колубрин. Огонь из этих жерл, управляемых искусными венецианскими артиллеристами, должен был произвести сильные опустошения в рядах турок, неудержимо рвавшихся путем славной смерти в рай Магомета.
На приступ обреченного на гибель города первой двинулась кавалерия, встреченная жестокой канонадой с крепостных башен.
Как раз в ту минуту, когда начинался страшный эпилог кровавой драмы, на бастионе Святого Марка перед капитаном Темпестой вдруг появился Эль-Кадур, араб успел выскользнуть из лагеря вместе с минерами, которых столько легло вокруг него под меткими выстрелами крепостных аркебузистов. Умный аравитянин лучше всех знал, как пробираться незамеченным от лагеря в Фамагусту и обратно, не подвергаясь особенной опасности.
– Вот и пробил страшный час для Фамагусты, падрона! – дрожавшим от волнения голосом сказал он, очутившись возле своей переодетой госпожи. – Если только не совершится чудо, город завтра будет в руках турок.
– Мы все готовы умереть, – с покорностью промолвила она.
– А что станется с синьором Ле-Гюсьером?
– Его спасет Бог.
– Бегите, синьора, пока еще не поздно, – умоляющим голосом шептал араб, наклонясь к уху молодой герцогини. – Завернитесь в мой плащ, и я незаметно проведу вас в безопасное место. Через полчаса я уже ни за что не ручаюсь.
– Ты забываешь, Эль-Кадур, что я не потехи только ради надела военные доспехи, – строго возразила благородная венецианка. – Я не лишу в минуту такой опасности Фамагусты шпаги, которая не раз уже доказала свое умение защищать правое дело.
– Падрона,
