м деле он просто чертовски устал. Устал от этой толпы, от бесцеремонных взглядов, с утра до вечера преследующих его. Устал от несъедобных кусков белой рыхлой массы, которые посетители с завидным постоянством метали в него, норовя попасть прямо в лицо.
Собственно говоря, за столько времени он уже привык ко всему.
Но этот визгливый голос, от которого едва не взрывалась голова… Да что же она так орет…
Он сел и уставился на толпу, переводя взгляд с одного лица на другое. Обычно это помогало. Встретившись с его глазами, люди, как правило, теряли интерес и уходили дразнить мартышек или кормить пони, благодарно фыркающих в ладонь.
И то правда, на что тут смотреть? Даром что редкий зверь: табличка возле клетки оповещала, что «ученые до сих пор спорят, к какому виду отнести это животное», но смотреть-то ведь не на что. Ни тебе красной задницы, ни длинной шеи, ни шкуры в полоску. Так себе зверь, нечто вроде плешивого медведя, никакого интереса.
Люди, притихнув, расходились, даже не догадываясь, почему.
Вот и сегодня толпа перед клеткой стала рассеиваться.
– Мишка, пошли верблюда кормить!
И вдруг он увидел мальчика.
Мальчик в полосатой майке стоял, вцепившись двумя руками в решетку, и смотрел на него огромными внимательными глазами. И даже не думал уходить. «Кто ты? – Ребенок заглядывал ему прямо в лицо. – Ты настоящий? Ты вправду настоящий?»
– Мишка, пойдем, мартышки ждут!
Женщина в ярко-розовой хламиде настойчиво пыталась оторвать ручонки малыша от решетки, но он по-прежнему смотрел в упор прямо в лицо, ожидая ответа.
«Неужели!» Он не смел поверить, боясь очередного – которого по счету – разочарования. Неужели этот мальчик и впрямь почувствовал в нем не зверя, но личность?
– Мишка, ну пошли уже! – В визгливом голосе появились нотки раздражения. – Не будешь слушаться, мороженого не получишь!
Мальчик перевел взгляд на женщину в розовом:
– Мама, я хочу тут постоять.
Тихий, едва слышный голосок, однако, возымел результат, женщина сдалась:
– Хорошо, постой. Я пока тут посижу.
И она устроилась на длинной скамье возле клумбы.
Остальные посетители тоже разбрелись по зоопарку, у решетки остался только мальчик.
Он подошел поближе, все еще боясь поверить, что случившееся может быть правдой. Наверное, ему все-таки показалось. Но нет, малыш задавал вопрос именно ему, глаза в глаза:
– Как тебя зовут?
Боже мой! Этот ребенок спрашивает его имя! Мыслимое ли дело – никто и никогда на этой планете не интересовался его именем.
– Меня зовут Кудла.
– Кто ты? Кто ты такой?
– Я эртог. Эртог с планеты Вуул.
– Это далеко?
– Да, малыш. Это очень далеко.
– Покажи мне. – Большие детские глаза смотрели прямо в душу.
И Кудла решился.
Он представил себе звездную карту. Ту самую, трехмерную карту, что сверкала на потолке рубки его корабля. Карта висела в пространстве, постепенно поворачиваясь, чтобы можно было разглядеть ее всю. Затем внизу сбоку на ней зажегся нежно-голубой огонек.
– Это твоя планета, малыш.
– Я знаю. – Ребенок кивнул. – Я живу на планете Земля. И меня зовут Мишка. А где твой дом?
Кудла повернул карту так, чтобы показались с детства знакомые очертания двух солнц, вокруг которых крутилась целая система планет. Одна из них – его родная Вуул – зажглась теплым желтым светом.
– Далеко. – Малыш снова кивнул. – А зачем ты здесь?
– Я картограф. Моя работа – делать звездные карты…
От желтой точки потянулась тонкая линия. Время от времени линия меняла направление, оставляя за собой сложный, нанесенный на карту маршрут.
Эртог уселся поудобнее, вспоминая.
Все шло очень хорошо. Можно даже сказать, просто отлично. Он был прав, расчеты раз за разом подтверждались, и на карте появлялись новые, им открытые планеты. Несколько раз он благополучно разминулся с метеоритным роем, а однажды удачно увернулся от кометы, волочившей за собой блестящий газовый шлейф.
Он так и не понял, что произошло. Но в какой-то момент корабль тряхнуло так, что казалось, его вытряхнет не просто из кресла, а вообще из обшивки. Раздалась бешеная какофония сошедших с ума приборов, и корабль, крутясь словно на гигантской карусели, полетел в бездну.
