вниз, на первый этаж. Я слышала, как он топает по лестнице, хлопает дверью кабинета. Мне стало страшно оставаться одной наверху и я бросилась следом за ним, пригнувшись, но не успела даже добежать до лестницы, потому что увидела, что он уже возвращается обратно. В руках у него был продолговатый черный пластиковый футляр, который он, ругаясь вполголоса, пытался открыть на бегу. Прижавшись к стене, я пропустила его назад в спальню и как привязанная последовала за ним обратно к окну.
Не оборачиваясь ко мне, он яростно несколько раз махнул на меня рукой, и я отступила на пару шагов назад и застыла чуть позади, выглядывая из-за его плеча. Видно по-прежнему не было ничего, но сквозь открытое окно я услышала, как где-то за забором тонко визжит Марина, а потом в проёме калитки появились двое. Они двигались медленно, не торопясь, и в руках несли огромный плоский Лёнин телевизор – провода хвостом волоклись за ними по снегу; через плечо у первого была перекинута жемчужно-серая длинная шуба, что-то еще – я не разглядела – и кажется, женская сумочка. Пока эти двое возились у грузовика, загружая вещи в кузов, на дороге показался третий. Постоял еще долю секунды, держа наперевес автомат, направленный вглубь Лёниного двора, а затем вдруг повернулся в сторону нашего дома, и у меня возникло ощущение, что он смотрит прямо мне в глаза. На мгновение мне даже показалось, что это юный Семенов с темными оспинками на щеках в тех местах, которые не были скрыты маской – тот самый, которого мы неделю назад видели с Сережей у карантинного кордона на подъезде к городу. Я машинально подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть его, споткнувшись о валявшийся на полу раскрытый пластиковый футляр, и тут папа Боря, стоявший возле окна, обернулся ко мне и сердито крикнул:
– Аня, твою мать, ты отойдешь отсюда или нет? – и тогда я с размаху села на пол прямо возле его ног и наконец взглянула на него – в руках у него был длинный, резко пахнущий оружейным маслом охотничий карабин, в котором он что-то с лязгом повернул, и присев на корточки, просунул ствол в раскрытое окно, упираясь локтем в подоконник.
Раздался глухой металлический звук – видимо, человек, похожий на юного Семенова, ногой стучал в наши ворота. За два года, прожитые в этом доме, мы с Сережей так и не собрались провести звонок от калитки, и почему-то сейчас я была этому рада. У людей, которые собираются ворваться в твой дом, не должно быть возможности позвонить в дверь. Мелодичный звук дверного звонка – мне особенно нравился один, звучавший, будто кто-то ударяет легким молоточком по медной тарелке, «бо-боммм» – был бы особенно неуместен сейчас, после одиночного выстрела, раздавшегося вначале. После Марининого крика. После того, что я увидела в окно. В отличие от удара сапогом по тонкому металлу ворот. Папа Боря чуть шевельнулся, но вместо того, чтобы высунуться из окна, напротив, прижался к боковой стене и громко крикнул:
– Эй, защитник родины,
