взбежала по лестнице в мансарду. Под крышей было огромное пространство, разбитое на четыре комнаты. Теперь-то она знала, что в самую первую ночь стучалась в дверь, которая вела в кабинет Прохора. Эту комнату называли лабораторией. Дед изредка брал фотокамеру и уходил бродить по поселку. Вернувшись, запирался наверху: проявлял, печатал, сушил снимки. Доступа туда никому не было. Там же он изредка работал, хотя компьютер стоял в гостиной, на видном месте, в окружении исписанных листов, которые, кажется, много лет никто не трогал.
Еще две верхних комнаты заперты. Бабушка говорит, там хранятся старые вещи. Ключ от них есть только у Прохора.
А одна стоит пустая. Из нее собирались сделать бильярдную, но дед передумал, и теперь она открыта: хочешь – танцуй, хочешь – спи. Привлекала Тишку не сама комната, а скат крыши, на который можно было выбраться из окна. Внизу малинник, сверху солнце: лежи себе и грейся как ящерица.
Тишка перелезла через подоконник и растянулась на теплом ребристом шифере.
Нет, дело, определенно, не в Изольде. С ее смерти прошла уже неделя, и каждый новый день смывал волной страшные воспоминания.
Дело в Пашке.
Девочка сама не могла бы объяснить, откуда в ней эта убежденность. Но она многое бы отдала за то, чтобы сын Вениамина и Тамары не появлялся в Литвиновке.
Взрослые его любят. Пашка умеет нравиться. Перед Прохором крутится на турнике и бесстрашно прыгает с обрыва в реку. Дед ценит силу и радуется: «Настоящий мужик растет».
Дяде Юре предан, как сеттер хозяину. Каждый день на рыбалку с ним ходит с раннего утра. И вечером ошивается возле Леликового отца, забыв про собственных родителей.
Тете Люде и Тишкиной матери ненавязчиво помогает. Тут стул перенесет, там поможет землю в малиннике рыхлить. Милый, улыбчивый, скромный. Трудяга, но при этом не дурак.
Славный парень.
Ох, как же этот славный парень не нравился Тишке!
Время от времени она ловила на себе изучающий взгляд темных глаз. Пашка к ней присматривался. Оценивал. Прикидывал, каковы ее шансы понравиться деду.
Женька тоже все прекрасно понимала. Но она сама из победителей, ее Пашкины игры только забавляют.
Вероника, кажется, вовсе его не замечала. Скользнет по нему сонным взглядом – и плывет себе дальше.
А вот с Леликом дела обстоят паршиво.
– …Не лезь к моему отцу!
– А то что?
– А то врежу.
Тишка, лежавшая на крыше, тихонько ахнула.
– Ушами нахлопаешь? – засмеялся Пашка. – Вали отсюда! Воин…
Девочка подползла к краю и осторожно высунула голову. Стоят возле малинника друг напротив друга: тщедушный светлоголовый Лелик и коренастый Пашка в своей кепке.
– Думаешь, я не понимаю? – голос Лелика дрожит, но не от страха, а от злости.
– Чего?
– Ты подлизываешься. Ко всем! К папе моему!
– Я твоего батю исключительно уважаю! – протянул Пашка. Издевательские интонации в его голосе
