конца. – Во всяком случае, Эдди про нас знает. Он селит нас отдельно от других и планирует смены так, чтобы мы с ними не смешивались. Только он и мы сами знаем, что мы – Заклейменные, больше никому знать нельзя. Все мы здесь, понятное дело, нарушители. – Она закатила глаза, посмеиваясь и над этим понятием. – Так что повязок мы не носим. Если Клеймо у тебя на руке, будешь работать в перчатках, если Клеймо на виске, тебе подберут работу, на которой нужно надевать каску, или сделаешь такую прическу, чтоб все закрыть. На косметику не полагайся, тут бывает жарко, и краска стечет с лица, оглянуться не успеешь. Если Клеймо на языке, придется помалкивать. Усекла?
Я поспешно закивала. У меня Клейма всюду, где она перечислила, и в других местах сверх того.
– Супер. – Она присмотрелась, соображая, можно ли мне доверять, и осталась довольна. – У нас тут одна девушка влюбилась в ученого. Лиззи – она жила со мной в одной комнате. Все порывалась рассказать ему: дескать, она так его любит, ей важно, чтобы он знал о ней правду. – Мона снова закатила глаза. – Честное слово, каждую ночь я слушала этот бред. Ну и вот, ничего хорошего из этого не вышло. Она рассказала ему, кто она есть, он психанул, и она удрала. Могла нас всех до беды довести, – сердито продолжала Мона, отпирая свое отделение и распахивая дверь.
Внутри все было в точности как в том отделении, куда я успела заглянуть по дороге. Односпальная койка наверху явно принадлежала Моне, там виднелись постеры, на постели лежал плюшевый мишка. Внизу – двойная кровать, голый матрас, там до недавней поры спала Лиззи, считала это место своим домом, рассказывала соседке о своей любви – а потом сбежала. Как же мы все заменимы.
Я хорошо понимала, что почувствовала эта юная Лиззи, когда возлюбленный отверг ее, узнав, что она – Заклейменная. Мне вспомнилось, как Арт смотрел на меня в школьной библиотеке, когда я вернулась после Клеймения, как он не решился меня поцеловать. В этом, верно, основная идея Клейма на языке. Все говорят, что это Клеймо – самое ужасное. Но у меня есть похуже: Креван собственноручно прижал раскаленное железо к моей пояснице, заявив, что я испорчена до мозга костей. Об этом здесь никто не знает, кроме Кэррика, – он присутствовал при этом.
– Давно Лиззи ушла? – спросила я, глядя на широкую пустую кровать.
– Две недели назад. Даже не попрощалась, – сердито ответила Мона. – И вещи почти все оставила. Проводишь с человеком дни напролет, считаешь его другом … В общем … – она быстро сменила тему, прикинувшись, будто ей все равно, хотя обида ясно читалась на ее лице, – в общем, правила таковы. Здесь спишь, тут умываешься, вещи складываешь вот сюда. Ложиться и вставать можешь в любое время, как тебе удобнее по работе. Бывают дневные смены и ночные. Перекусить можешь у нас на общей кухне. У завода имеется столовая получше – выбор шире, еда вкуснее, – но там трудно избежать близкого общения. Келли и Адам работают на кухне, Бахи – наш ученый специалист, Корделия – великий компьютерщик, а я уборщица. С другими общаться можно, только не слишком сближаться. Никто не знает, что мы Заклейменные, но некоторые
