и мы. Дядя Вова невзначай расспрашивал нас о том, как у нас дела, что нас волнует, что интересует. Он часто рассказывал о том, как жил на Чукотке с тетей Зиной, когда он туда уезжал колымить. От Чукотки дяде Вове и тете Зине остались раскосые глаза и неколебимое спокойствие дикой природы. Дядя Вова рассказывал, что если чужой человек приедет на Чукотку, то спокойно может жить там не более 3-х лет в первый раз, не более 5-ти во второй и не более 10-ти лет в третий. Если чужой человек проживет на Чукотке более 10-лет без перерыва, то он становится чукчей, у него становятся раскосыми глаза и он должен, если хочет жить, приезжать туда раз в пять лет, хотя бы на год. Так вот, дядя Вова и тетя Зина прожили там без перерыва 15 лет. Их глаза стали раскосыми, а внутри утвердился какой-то неколебимый стержень, который вызволял их из всяческих житейских бед, помогая переживать проблемы без вреда своему здоровью.
Дядя Вова показывал нам, пацанам, свое охотничье ружье, отделанное серебром и весящее оттого в три раза больше обычного, доставал иногда сделанные собственными руками арбалет и лук и показывал нам, как надо из них стрелять. Он мог запросто на всю компанию накупить кулек мороженого в стаканчиках и раздать за милую душу. Мог запросто организовать темной южной ночью на спортивной площадке возле стола для пинг-понга грандиозный костер с испечением в его углях картошки, а также мог за бутылку покрасить забор какому-нибудь хозяйственному соседу, при этом половину работы делали мы, пацаны, которые сами с охотой вызывались этот забор покрасить. По профессии дядя Вова был плотник-отделочник и мог сделать своими руками из подручных материалов абсолютно все. У него в гараже был станок, на котором он точил ножи, вытачивал всяческие полезные мелочи. Над станком была полка, единственным экспонатом которой был моржовый член. Дядя Вова всякий раз с гордостью показывал нам его, говоря, что из него получатся замечательные костяные нэцке. Он мечтал также сделать из кости фигурку лежащего моржа, но почему-то так и не принимался за работу. Еще у дяди Вовы были два фонаря, которые заряжали свои аккумуляторы от розетки, и мы часто ходили с ними по двору, освещая темень двора мощными лучами. Это были фонари, которые дяде Вове подарили пограничники, с которыми тот подружился на Чукотке.
Взрослые почему-то не так сильно любили дядю Вову, как мы. Моя бабушка называла его алкашом, помнила его с детских лет и все-таки считала его большим ребенком. А тот, как и все люди его возраста, называл бабушку тетей Шурой, как называл и других стариков в нашем дворе: дядя Женя, тетя Саша и т. д. Многие родители считали его чуть ли не за прибабахнутого, но мы-то, пацаны, твердо знали, что дядя Вова – человек стоящий, и его просто недооценивают. Мы видели его насквозь, как видели и других взрослых, которые пресмыкались перед каким-нибудь богатым соседом, которые вечно лгали, не считались с нами, мелкими, как со взрослыми людьми, и вечно гоняли нас от водоколонки, когда
