постановках практически всегда исполняли роли всех детей, карликов, гномов и иже с ними. Кроме того, Коврига был первоклассным мимом, который одними своими ужимками мог заставить рассмеяться даже каменного голема, а его жена, крутившаяся как белка в колесе на походной кухне, ухитряясь делать десять дел одновременно, в совершенстве овладела искусством жонглёра. Зрители с воодушевлением аплодировали летавшим в её руках мячам, ножам или факелам во время представлений, в то время как коллегам больше нравилось наблюдать за полётами её отменнейших горячих блинов с многочисленных раскалённых сковородок по их тарелкам. Кроме того, Стряпуха и Коврига сами выглядели на редкость аппетитно – румяные, пухлощёкие, все такие сдобные и слюновыделительные, что в голодные времена (а случались у труппы и такие) эттин и пещерный медведь с нехорошим блеском в глазах облизывались на бедных полуросликов. Из недостатков семейной пары можно было выделить их смертоубийственную привычку закармливать товарищей до полусмерти (тут, в основном, виновата Стряпуха) или передразнивать коллег, доводя их до белого каления. Это мим Коврига старался оттачивать свои актёрские навыки всегда и везде, пародируя товарищей по труппе, что тех не могло не бесить по понятным причинам. Хотя раздражало это лишь поначалу, потом же все попривыкли к половинчикам, и перестали так остро реагировать на их реплики и жесты, пропуская большую часть их словесных потоков и ужимок мимо глаз и ушей.
Офелия (удивительное для дам дело!) держала при себе ручную крысу, которая всегда ползала по своей хозяйке, тычась любопытным носом во все дела. Звали серую зверушку Дега, что было сокращением от слова дегустатор. Завели животинку чисто из практических соображений – иногда в долгих переходах приходилась иметь дело с пищей и водой сомнительного качества, и тут-то на помощь и приходила умная крыска, которая безошибочно определяла, что можно отправлять в рот и в котёл, а чего следует избегать.
В фургоне низушков также хранились большие запасы пищи балагана, поскольку Офелия готовила зачастую прямо на ходу, пока её муж правил телегой, меланхолично погоняя Конана, хотя медведь, как правило, в этом не нуждался. Умный зверь уже привык, что в долгих переходах ему следует топать за повозкой хозяина, который жил в своём фургоне в гордом одиночестве, не допуская туда никого постороннего.
Следом за Стряпухой и Ковригой медленно ехало нечто неопределённое, которое никак не могло определиться, к какому классу транспорта ему принадлежать. До кареты этому экипажу было далеко, но и обычным фургоном его назвать было сложно, поскольку эта плотная коробка имела самую настоящую дверь и небольшую лесенку, по которой следовало выбираться наружу, а также пару окошек. По объёмам эта телега была самой большой и единственная претендовала на некую роскошь, возвышаясь над прочими товарками как в физическом,
