полилась на подбородок и грудь.
– Ну, ты хорош.
– Андрей, я мог… но я все…
Андрей помог ему раздеться и, уложив на сбитую простынь, оставил в покое. Взгляд Андрея, преломляясь в стекле бутылок, терялся в светлеющем окне, в одной руке он держал бутерброд с луком, в другой стакан недопитой водки, струйкой которой был окончательно сломлен Саша. Неожиданно очнувшись, он сел, сохраняя спину прямой и, выдохнув, выпил гусарский бальзам. Скинув с себя одежду, Андрей остался в белых, узких трусах и босиком, хвост волос распался, внеся что-то дикое в его лицо, в мышцах пульсировали пьяные вены, мгновенье – и казалось, что он закричит, как Тарзан, но, гордо расправив плечи, он вышел на плацкартную дорогу.
Посетив вагонный туалет, он вышел на середину вагона и громко заявил:
– Ну, кто еще будет пить?
И этот вопрос, облетев весь вагон и вернувшись без ответа к Андрею, убедил его в том, что он остался один. И, словно обессилевший под конец боя воин, он направился к полке странствий и сна.
Так вот, когда утро обдало меня теплым хлебным воздухом, я увидел физиономию Андрея, опирающегося на кожаный угол полки и выглядывающего в открытое окно; на его опухшем лице из напряженного подбородка исходила такая гримаса тоски и страдания, что человеку, неожиданно увидевшему его, невозможно было удержаться от смеха. И поэтому сказать что-то однозначное, что этот человек перенес или переносил, было невозможно. Длинные, пепельные волосы Андрея, выпавшие за окно, развевались на теплом ветру, напоминая мне морского капитана, который стоит на мостике и напряженно смотрит в расплывающуюся даль, что казалось: вот-вот, и он примет важное решение, от которого корабль не поплывет, а просто взлетит над морем. Но оставим ненадолго Андрея и опустимся взглядом ниже, то там, на целлофановой, измятой поверхности, свернувшись калачиком, в луже неизвестно откуда взявшийся жидкости, дрожа мускулистым телом с неподражаемым мужеством, спал в одних полосатых плавках наш сборник Саша. Проходящие пассажиры весело посмеивались при виде наших гладиаторов. Сладко потянувшись, я спрыгнул с полки на свои кроссовки, и тут я увидел еще одну деталь, не сказать о которой я не могу. После похождений Андрея по плацкартной дороге, его подошвы были черны, как прошедшая ночь. И пассажиры, проходящие мимо, при виде Саши улыбались, но натыкаясь на вызывающе торчащие пятки, морщась, пятились, как при артобстреле. Когда трезвая часть будущих южных туристов умылась и позавтракала, взбодрившись, насколько это возможно, дорожным чаем, который разносила робот-няня, как показалось мне, а может, Джульетта, как показалось Саше, хотя на самом деле это была наша уважаемая проводница, в черной юбке и голубой рубашке. И мы неслись во времени на стальных колесах в такое неизвестное и желанное, наши пьяные аргонавты постепенно стали оживать, после ночной оргии. Первым очнулся капитан дальнего водочного плаванья, его опухшее лицо перекосилось еще больше, и он гордо принял то важное решение. Втянув больную голову в амбразуру вагона, Андрей принял позу молодого орленка перед полетом и, так застыв
