уже собирались на совет.
– Слышишь, меня зовут, Геракл! – сказал стражник, переполошившись. – Я все понял. Сделаю, как ты сказал.
Прихватив копье и надев шлем, он убежал по лестнице. Геракл слышал, как там внизу хлопнула дверь. Вскоре другая дверь наверху отворилась. В ней мелькнул с письмами в руке Промах и, попрощавшись взглядом, скрылся. Ждать юному герою оставалось недолго.
Глава 3.
С легкой руки Промаха письма Геракла быстро достигли тех, кому были посланы. Между тем, и оба совета поддержали его план: и военачальники, и цвет молодых фиванских воинов были единодушны. Минийские послы были отпущены ни с чем. Отобедав и прихватив с собой стражников в полном тяжелом вооружении, Креонт и Амфитрион направились к Феспию. Сам же Геракл, хотя и разделил трапезу с царем и отцом, вынужден был оставаться во дворце под неусыпным наблюдением все того же Промаха.
Само по себе исчезновение Геракла, конечно, тревожило Феспия, но вроде бы и не столь сильно. Увидев же совершенное расстройство дочери, прочитавшей письмо от того, кого он считал ее супругом, Феспий всерьез занемог. Прежде всего, он почувствовал слабость в ногах. Он прилег, укрывшись от послеполуденной жары во внутреннем дворике своего дома, но встать через какое-то время не смог: голова шла кругом, в ушах шумело, виски пульсировали, словно накачивая не в меру отяжелевший затылок.
Царскую процессию из Фив встретил тот самый дальний родственник Феспия, торговец Менандр, что продавал по городам выращенное в хозяйстве кекропийца. По случаю он окзался у Феспия с целью очередных расчетов. Как и подобает хорошему торговцу, он был знаком всем фиванцам: и царю, и простому стражнику. Приветливо и с достоинством он объяснил ситуацию заговорившему с ним Амфитриону. Тот попросил передать хозяину, что дело не терпит отлагательств. Узнав, что к нему пожаловал сам Креонт, Феспий еще только больше разволновался, но приказал все же впустить царя вместе с Амфитрионом к себе.
Нежданно-высокие гости застали кекропийца лежащим на ложе с болезненным, красным лицом в обществе двух его дочерей. Откуда-то из дома доносился то прерывавшийся, то начинавшийся с новой силой женский плач. Феспий открыл глаза как только фиванцы вошли во дворик. Дочери помогли ему чуть-чуть приподняться на подушке.
– Спасибо, девочки. Идите теперь погуляйте. Мы тут сами поговорим.
– Ну здравствуй, Феспий! – поприветствовал больного Амфитрион. – Извини, что беспокоим тебя в твоей болезни, но дело действительно крайне срочное.
– Привет вам, друзья. И тебе, Креонт, – отвечал Феспий.
– Привет-привет! – поздоровался царь.
– Это вы меня простите, что не могу вас принять должным образом.
– Добротная, однако, вещь, – сказал Креонт, берясь за стул.
Два стула, предназначавшиеся гостям, были и вправду необычно и очень добротно сделаны. Они были вырезаны из цельного дубового ствола и тончайше обработаны. На закругленных спинках красовались резные цветы. В весеннюю пору они гармонировали с розовым деревом и мальвами, которые росли во дворике у Феспия
