север. Печора становилась все шире. Холодный встречный ветер стал относить плот вверх по реке. Попробовали к плоту привязать срубленную ель. Дерево ушло в воду, и только часть веток торчало из реки. Некоторое время оно тянуло плот, но за день мы проплывали немного, и вскоре плот опять начало сносить вверх по реке.
Решили пристать к берегу в одном из крупных сел. Своими силами выгрести к берегу было очень трудно. Договорились с мотористом на катере. Катер рванул, плот почти встал на дыбы, при этом его передняя часть стала уходить под воду, но Борис Александрович успел перерубить буксирный канат. К берегу подошли на веслах, выбиваясь из последних сил.
Пребывание на берегу стало навевать тоску. Я малодушно запросился домой. Меня посадили на проходящий пароход, нагрузив кучей уже ненужных вещей, от спального мешка до телогреек и сапог. На вокзале в городе Печора я провел в очереди в кассу вечер и целую ночь, и наутро смог купить билет до Москвы. В вагоне забрался на полку и лег спать в своем спальном мешке. Проснулся утром следующего дня. Соседи рассказали, что ночью по поезду проходил патруль, проверявший документы и искавший беглых из лагерей, иногда видневшихся по сторонам железнодорожного пути. Осветив фонариком мою физиономию, они решили, что на беглого бандита я еще не похож и не стали будить.
Через пару дней после приезда я навестил склад на Дзержинской и сдал порученное мне снаряжение. При этом обнаружилось, что два высоких резиновых охотничьих сапога были из разных пар, и их пришлось нести домой. Сдал я их недели через две-три, когда приехали все остальные участники экспедиции.
Сельскохозяйственные работы
В Институт я был зачислен в 1966 году, после окончания географического факультета МГУ.
Отдел геоморфологии, лаборантом которого я стал, помещался в одной из самых больших комнат второго этажа № 9. Наша дверь была почти напротив двери дирекции. Сейчас, после перепланировки, на месте последних – глухая стена. В нашей комнате возвышались огромные, набитые книгами, папками, образцами, рулонами с картами шкафы, стояло много столов, тоже заваленных книгами и бумагами. На столе у пыльцевика Е. А. Мальгиной стоял микроскоп.
За одним из столов сидел заведующий отделом Ю. А. Мещеряков. С обворожительной и немного виноватой улыбкой он сказал, что мне необходимо поехать на две недели на сельскохозяйственные работы (как тогда говорили в «колхоз или совхоз»).
На географическом факультете в колхозы и на стройки нас не посылали. Не помню как в других группах, но уважающий себя студент-геоморфолог обычно задерживался в поле где-нибудь в Сибири или на Дальнем Востоке на срок от месяца до двух-трех. Некоторые ухитрялись приезжать к началу зимней сессии, результаты которой были в этом случае далеко не блестящи. Оправданием служили справки от начальства экспедиции о нелетной погоде и других природных бедствиях, помешавших студенту вовремя выехать. Так что «колхоз» был
